Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Наконец, более консервативному руководству, которое пришло после 1964 года и оставалось у власти на протяжении двух десятилетий, пришлось приспосабливаться к необратимым последствиям хрущевских реформ, но в то же время конфликт с Китаем – который, вероятно, лучше всего описать как вторую холодную войну – наложил новые ограничения. Если имперское перенапряжение сил было основной причиной упадка Советского Союза, то очевидно, что оно было расплатой за холодную войну на два фронта.

Китайские метаморфозы советской модели

В настоящее время принято считать, что коммунистический Китай развивался по собственной траектории, которая была весьма далекой от советской модели. Во время восходящего этапа маоизма этот процесс рассматривался многими наблюдателями в качестве «китаизации» марксизма, под которой понимали теоретическую или идеологическую реинтерпретацию, приписываемую Мао Цзэдуну, а также последующую и более постепенную практическую адаптацию советской модели к китайским условиям. Дальнейшие события сделали такой взгляд менее убедительным, но очевидной альтернативы этой интерпретации так и не возникло. Я попытаюсь продемонстрировать, что советско-китайское переплетение было слишком сложным и слишком конфликтным, чтобы объяснять его просто в терминах адаптации. Некоторые ключевые китайские инновации базируются на трендах и потенциале, внутренне присущих советской модели, и используют их более экстремальным образом; эти трансформации внешней парадигмы были различным образом дополнены и испытали на себе воздействие исконных китайских традиций, но в то же самое время они вскрывали напряжение между внешним и внутренним компонентами китайского коммунистического проекта, иногда с разрушительными последствиями; результирующий кризис спровоцировал ответы, которые привели к более или менее значимой рационализации сдвигов и в конечном счете к посткоммунистическому пути, который существенно отличается от российского. Чтобы точнее определить общий паттерн, мы можем позаимствовать формулировку, которую французский синолог Ив Шеврие132 использовал для описания китайского коммунистического движения на этапе его формирования: он рассматривал его в качестве «смерти и преображения» советской модели. О последующей смерти и преображении представляется уместным говорить в том смысле, что кризис, вызванный самодестабилизирующейся динамикой советской модели, в китайском контексте перемежался с проектами, которые отклонялись от предшествующих советских проектов, но полагались на них в своих базовых ориентациях. Нижеследующий аргумент будет сфокусирован на некоторых успехах этой траектории, он во многом полагается на работу Шеврие, но его экстраполяция на 1920‐е годы будет пересмотрена и расширена за пределы ее изначального контекста, а также контекстуально дополнена. Предварительное заключение, однако, будет связано с его рефлексией о выходе Китая из коммунизма.

Взлеты и падения китайского коммунизма до и после победы 1949 года были выражены ярче, чем в других сравнимых кейсах. После двух крупных провалов (сокрушения городского ядра в 1927 году и провала первых попыток выстроить центры власти в сельских областях) коммунистическое движение вошло в фазу реконсолидации и роста в результате глобального конфликта, который изменил баланс сил в Восточной Азии. За первым этапом правления коммунистов, который рассматривался современниками как многообещающее новое начинание в деле модернизации и догоняющего развития (в том числе потому, что политика коммунистов достигла необычайно широкого уровня поддержки), последовала катастрофически несбалансированная попытка форсировать этот прогресс. «Большой скачок» принес с собой массовые жертвы, раскол в руководстве партии, а также серьезно повредил отношениям между режимом и обществом. Попытка восстановить баланс вернула Китай обратно, ближе к мейнстримной версии советской модели, но со специфическими и значимыми перегибами, причем происходило это в контексте все более открытого конфликта с советским центром и коммунистическим блоком. Конец этой незаконченной попытке восстановления был положен контрнаступлением внутри центра власти. Стратеги «Культурной революции» наверняка чему-то научились на опыте их первой попытки («Большого скачка»), но, хотя на этот раз смертей было меньше, разрушительное воздействие на институциональные и идеологические основы режима было бóльшим. Возвращение к более когерентной стратегии развития конца 1970‐х годов было, таким образом, призвано принести соответствующую радикальную переориентацию. Меры 1970‐х годов, принятые для того, чтобы вновь запустить модернизационный проект, привели к ограниченной, но набирающей обороты реконструкции советской модели. Другими словами, переориентация была началом трансформации и выхода из коммунизма, который был более постепенным, но все еще находился на стадии, когда более острый кризис нельзя было исключать.