Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Наконец, могла иметь место другая сторона стремительной дезинтеграции, которую Балаш рассматривал в качестве последствия китайского столкновения с Западом. Марк Элвин писал о «двойном отказе»129: во-первых, о коллапсе письменного конфуцианства, который был более стремительным и полным по сравнению с аналогичными закатами доминирующих систем ценностей в незападном мире; во-вторых, о слабости всех последующих попыток адаптировать китайское наследие к современности, включая, как мы знаем теперь, и китайский коммунизм. Но, как утверждают различные авторы, можно реконструировать обширные дебаты, которые стояли за появлением и исчезновением последующих политико-идеологических парадигм. Другими словами, историки современной китайской мысли проследили латентные отсылки к традиционным для Китая категориям и проблематике вопреки очевидным разрывам. Одной из наиболее интересных работ в этом направлении является исследование китайского дискурса модернизации Тун Шицзюня. По его словам, удивительно многозначные понятия «ti» и «yong» обладают столь же сложной историей их применения и интерпретации в ответ на конфликты между традицией и модерностью. Традиционные смыслы этих понятий близки западному различию между «субстанцией» и «явлением», а также между «сущностью» и «функцией»130; они несут в себе аргументы о ценностной рациональности и инструментальной рациональности, а также о традиционных и модерных ориентациях, как отражении этих различий. Поскольку наиболее ожесточенный конфликт между традицией и модерностью рассматривался как столкновение между китайской и западной цивилизациями, то же концептуальное различие служило для выражения этого опыта. Понятия «ti» и «yong» стали ключевыми терминами для традиционалистских концепций культурной сущности и инструментального взгляда на современность как набор функциональных механизмов. Но вскоре эти дебаты вышли за рамки начальной стадии; трансформация этих двух понятий стала критически значимой не только для мышления тех, кто стремился возродить традиционные способы мышления после серии модернизационных наступлений, но также обозначающей (хотя и в менее явных формах) предпосылки конкурирующих версий радикальных модернизационных проектов. Эта реконструкция предполагает необыкновенно устойчивую и в то же время подвижную связь между проблематикой модернизации и философским наследием. Эта связь не будет центральным пунктом последующей дискуссии, но приведенное доказательство непрерывности в интеллектуальных течениях является полезным напоминанием о параллелях, которых следует ожидать и на политическом уровне.

Советская стратегия и китайская связь

Более пристальный взгляд на долгосрочные тенденции взаимодействий России или Китая с Западом будет, таким образом (в отличие от утверждений Балаша), предполагать менее асимметричную картину: эти два примера межцивилизационных взаимодействий лучше понимать как различные смешения, вынужденные изменения и автономные ответы, а не в терминах резкого противопоставления между независимостью и подчинением. Это тем не менее не отрицает того факта, что коммунистический этап, который привел Россию и Китай к более тесному контакту друг с другом и при этом трансформировал их отношения с Западом, начался в этих странах с весьма асимметричных обстоятельств. Появление и экспансия советской модели изменили курс китайской истории. Но лежащее в основе напряжение между двумя весьма различными историческими траекториями вновь проявило себя в виде множественных реинтерпретаций советской модели в китайском контексте. Эти сменяющие друг друга паттерны советско-китайского переплетения будут основной темой последующей дискуссии. Во-первых, необходимо сказать несколько слов о другой стороне взаимоотношений. Хотя воздействие Советского Союза на развитие Китая было куда более значимым, чем обратное воздействие Китая, можно утверждать, что связи с Китаем в некоторые из последующих поворотных пунктов сыграли важную роль в исторических судьбах Советского Союза. К сожалению, нет надежного способа количественно измерить влияние этого фактора, но данная проблема, без сомнения, заслуживает дальнейшей разработки; и открытие архивов поможет историкам прийти к более конкретному заключению. В данном случае очевидная, но зачастую преувеличиваемая асимметрия советско-китайских отношений открыта для дальнейшего уточнения.