«14 января…
Адмирал Рожественский сообщает, что он не может принять на себя ответственность за дальнейшее пребывание эскадры на Мадагаскаре и просит разрешения идти дальше. “Не могу командовать эскадрой без свободы распоряжений”». Больше, чем солдатское мужество
Здесь мы на минуту прервем Хронологический перечень и заметим, что надо обладать определенной бессовестностью, чтобы после таких сообщений
говорить, по примеру капитана 1-го ранга графа Капниста в Книге седьмой официальной истории русско-японской войны на море, что адмирал Рожественский виноват сам в том положении, в котором очутилась эскадра в мае перед боем в Корейском проливе. Его-де еще на Совещании предупреждали. А он вот не внял. 99% вполне приличных начальников, даже по тем временам, просто бы забили болт на все дальнейшее и уже действительно дождались бы в том же Носси-Бейске, как стали вскоре именовать Helleville на эскадре, не только Добротворского с Небогатовым, но момента поистине судьбоносного: когда Куропаткин, или кто там вместо него, стронется вперед с Сыпингайских позиций и понадобится помощь флота победоносную русскую армию из Кореи в Японию перевозить. Чтобы Микадо пленять — согласно плану. А до корейских портов, освобожденных от японцев, эскадра по любому бы добралась. Желтое море — это вам не Цусима. Никакого Соединенного флота на разведку и перекрытие пути не хватит.А не пойдет Куропаткин вперед — так на то Господь Бог и начальство в Петербурге. Оно пусть волнуется.
Взять в таких условиях ответственность за эскадру — это уже больше, чем солдатское мужество. Это принятие на свои плечи ответственности за Россию. За так нещадно предаваемые и продаваемые Веру, Царя и Отечество.
Учения и боевая подготовка в районе экватора
Отметим, кстати, что и в этих крайне неблагоприятных условиях все дни эскадры заняты были учениями и боевой подготовкой. Адмирал понимал, что только так он может как-то уберечь личный состав от разлагающего влияния затянувшейся стоянки в разлагающем климате.
Начинать же приходилось практически с абсолютного нуля. В приказе от 25 января 1905 года
Адмирал писал: «Маневрирование эскадры было нехорошо. Простейшие последовательные повороты на 2 и на 3 румба, при перемене курса эскадры в строю кильватера, никому не удавались: одни при этом выходили внутрь строя, другие выпадали наружу, хотя море было совершенно спокойно и ветер не превосходил 3 баллов. Повороты “вдруг” были особенно дурны. Стрельба из больших орудий была бесполезным выбрасыванием боевых запасов».Как
при всем этом должен был вести себя Адмирал с командирами и офицерами эскадры? Неудивительно, что он стал повышенно резок, как и любой Командующий, видящий разложение, неумение и нежелание учиться со стороны своих подчиненных.И вот здесь придется сказать несколько слов о тщательно муссируемых рассказах
о резком, доходящем до грубости обращении адмирала Рожественского с этими самыми подчиненными.Во-первых,
из приведенных выше материалов уже видно, что с разными подчиненными и обращались по-разному. Как и с кораблями и их командирами. На «Александре» и на «Авроре» было, к примеру, все тип-топ — так им и благодарности шли устно и в приказе. Отзывы князя Гагарина мы читали, а дневники Егорьева и врача «Авроры» Кравченко напечатаны — каждый может легко сам убедиться. Лейтенант Рихтер, командир «Быстрого», тоже, помнится, говорил, что слова грубого не слыхал от Адмирала.А если тот же Озеров пил у себя на «Сисое» запоем и офицеров подбивал
компанию составить, так неудивительно, что приходилось ему слышать от Рожественского не просьбы о ценных советах, а напротив: указание на полную негодность командира линейного корабля, так ведущего себя в таком походе. А уж то, что Озеров в своих показаниях к себе за компанию и других — погибших в бою — командиров подтащил, так это на его, Озерова, совести.
Письма подчиненных как материал для характеристики руководителя
Во-вторых,
несомненно, при прочих равных в первую очередь попадались под горячую руку свои «суворовские» офицеры.