Цвет боли: Латекс

Он избил мать. Я метался между желанием прийти ей на выручку и тайным злорадством: почему бы ей не вспомнить, что отчим всем желает добра? Она никогда не заступалась за меня, даже когда я был совсем маленьким, пусть на своей шкуре испытает каково это – быть выпоротой.

Сара бросилась ко мне:

– Ты не заступишься?

– С чего бы? Она хоть раз за меня заступилась?

У меня было желание избить отчима в ответ, но я сознавал, что еще не настолько силен, чтобы сделать это.

Почему никто из соседей, школьных учителей или официальных лиц не заступался за нас? Просто мы никогда не рассказывали об избиениях, никогда никому не жаловались, считая это, кто учебой, кто наказанием, а кто позором. Позором считал только я, остальные терпели, полагая, что на небесах им воздастся.

Почему Йен ушел и не вернулся, почему предпочел утонуть, совершая самый большой грех, – самоубийство, ведь отчим не так уж сильно бил его, особенно в последние месяцы? Если порол, то слегка и всегда наедине, а не как меня – у всех на виду. Если уж я терпел куда более жестокую порку, то почему он не смог вытерпеть розги?

Я понял причину много позже, а осознав еще и то, что мать знала все раньше, ее просто возненавидел. Ненависть к родившей меня матери – второй по степени грех, но как можно относиться к той, что дала нам жизнь, но не посчитала нужным эту жизнь защитить?

Лыжный сезон еще не начался, склоны Дундрета уже в снегу, но лыжников пока мало, потому у Ларса была возможность поселиться в «Медвежьей берлоге». Зимой такая роскошь недоступна, номера нужно заказывать заранее, свободных не останется.

Дундрет прекрасный горнолыжный курорт с ровным снегом 200 дней в году, хорошими склонами с приличным перепадом высот, отменными спусками, хорошо оборудованными трассами. 7 подъемников, 15 км спусков самых разных уровней сложности, великолепные виды сверху и изумительная северная природа внизу. Неудивительно, что большую часть года в Галливаре отели битком забиты.

«Медвежья берлога» – самые большое деревянное здание в Европе, поистине берлога. А внутри все на уровне хорошего столичного отеля. Конечно, не пять звезд, но здесь они были бы неуместны, природа не располагает к особым изыскам, напротив, хочется чего-то действительно похожего на берлогу.

Но Ларса мало интересовали удобства «Дундрета» и даже роскошь окрестностей. Забросив вещи в номер и переодевшись, отправился обедать. Настроение было мрачным, чувствовалось, что это не все, еще предстоят неприятные открытия. Вокруг кипела жизнь, конечно, не такая бурная, как в разгар сезона, но уже вполне шумная. Лыжники и лыжницы смеялись, обсуждая, кто сколько раз упал, а кто сумел удержаться, шутили по поводу новых синяков и ушибов, вспоминали прошлые успехи, клялись освоить новые трассы…

Зачем он это делает? Зачем пытается разобраться в жизни Густава, своих проблем мало? Не лучше ли отойти в сторону и попросту вернуться к жене?

Имеет ли право лезть в чужую жизнь, даже прошлую?

Сомнения оборвал звонок Линн. Жена призналась, что соскучилась, в голосе слышалось желание. Это было необычно для сдержанной Линн, а потому Ларс отнесся к намерению присоединиться к нему осторожно.

Он много месяцев приручал Линн, даже став ее мужем, почти каждый раз начинал заново. Когда-то казалось, что разрушил этот защитный барьер, освободил ее от нее самой, но она снова и снова закрывалась. Со временем заниматься преодолением одного и того же заграждения надоело, Ларс смирился с тем, что Линн предпочитает жизнь обычной женщины, для которой муж нечто вроде предмета мебели, ну и сексуального партнера поневоле.