Цвет сакуры – красный

Пыль и жара, жара и пыль… «Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог, и отпуска нет на войне», – вспомнил Всеволод слова стихотворения Киплинга[101], которые, к его удивлению, здесь уже знали. Не то чтобы все и поголовно, но стихотворение это было знакомо.

Он сплюнул жёлто-бурую от набившейся в рот пыли слюну и с сожалением подумал о том, что хотя фляга и полна, а воду всё-таки следует экономить. Вообще-то ему как-то иначе представлялась служба в Красной Армии. Во всяком случае, отец считал, что никаких особенно серьёзных военных операций в это время не предвидится: инцидент на КВЖД закончился в декабре двадцать девятого, а всего остального в свете большой дружбы с резко покрасневшей Японией и быть как бы не должно. Впрочем, ничего особенного вплоть до боев на озере Хасан и не было, даже в той, другой их истории. Мелкие стычки отбивали пограничники, куда Волкова-младшего не взяли – происхождение подкачало. Ну никак нельзя его отца назвать рабочим или крестьянином! А в пограничные войска брали только с идеальной биографией.

Всеволод поправил брезентовый ремень, на котором за его плечом висел ручной пулемёт ДП-27, снова сплюнул и зашагал по пыльной улице маленького китайского городка Куаньчэна. Патруль он и в Африке патруль, и в Китае патруль. Сзади дружно затопали девятеро его товарищей. Все девять – японцы. Это командиры удружили: мало того, что нагрузили пулемётом, так ещё и командиром отделения назначили. Правда, пулемёту он и сам обрадовался: даром что ли сержант Волков срочку в Российской Армии пулемётчиком оттянул? ПКМ был посолиднее, поустойчивее ДП, да и ёмкость магазина ни в какое сравнение с лентой не идёт. Зато «дегтярь» полегче будет. А вот назначением «комодом»[102] ему здорово подсуропили. И ведь в чём подлость? В том, что в отделении он единственный из СССР. Остальные девять человек – японцы. Так что два треугольника в петлицах ему дорого даются.

Судя по тому, что Всеволод читал в газетах и что рассказывал ему отец, здесь события на КВЖД пошли несколько иначе, чем в их истории. Здесь Чжан Сюэлян – «молодой маршал», не стоял перед трудным выбором: кто же конкретно отправил на тот свет его дорогого отца Чжана Цзолиня – «старого маршала»? Здесь что Советы, что японцы: и те, и другие – красные, так что виноваты злые большевики. А потому «молодой маршал» начал активные действия и против СССР, и против Японии одновременно.

Трудно сказать, что побудило двадцативосьмилетнего «наследного маршала» на такой отчаянный шаг, равно как и на что он рассчитывал. Быть может, Правительство в Бэйпине[103] пообещало ему титул генералиссимуса сухопутных и морских сил Китайской Империи – тот, что его покойный папаша получил в 1926-м, а быть может, англичане и американцы, чьи военные советники ещё при жизни Чжана Цзолиня стали чувствовать себя в Маньчжурии, как у себя дома, пообещали Чжану Сюэляну развёрнутую военную помощь? Кто знает? Но факт остаётся фактом: Чжан Сюэлян решился на захват КВЖД и ЮМЖД, готовясь чуть ли не изгнать японцев с Квантунского полуострова.

С конца 1928 года началась череда провокаций против японских и советских специалистов, а летом двадцать девятого китайские войска остановили движение поездов на обеих дорогах, арестовали всех советских и японских граждан, находившихся на территории Маньчжурии, загнали их в концлагеря, и двадцатого июля Имперское Правительство заявило о разрыве дипломатических отношений с Советским Союзом и Социалистической Японской Империей.

Бои под командованием Блюхера, имевшие место в том мире, здесь вылились в совместную операцию Красных Армий СССР и Японии. Генерал Хата Эйтаро[104] двинул свои части с юга в направлении Мукден – Харбин, а советские начали Сунгарийскую наступательную операцию. Курировали и координировали совместные действия войск двух братских – ну уже почти братских государств – лично нарком обороны Ворошилов и министр армии Сиракава Ёсинори[105].