Цвет сакуры – красный

В помощь Советской Дальневосточной флотилии Социалистическая Японская Империя выделила пять канонерских лодок: «Тоба», «Сета», «Ка-така», «Хира» и «Хоцу», а также два полка пехоты. Огонь корабельной артиллерии буквально смёл китайские укрепления Лахасусу[106], после чего объединённая флотилия двинулась на Фугдин в который уже вошли китайские войска. Одновременно с этим была уничтожена китайская флотилия из одиннадцати кораблей, а одна канонерка «Лицзе»[107] была захвачена японскими и советскими десантниками. При этой операции ни одна канарейка[108] не пострадала, но они почувствовали, что у них всё ещё впереди. Красные Армии СССР и Японии быстро наступали по всем направлениям, но тут спохватилось Имперское Правительство в Бэйпине и 19 ноября[109] в Хабаровске был подписан протокол о прекращении боевых действий и немедленном освобождении всех советских и японских граждан, после которого начались долгие переговоры о возмещении ущерба СССР и Японии, а также об удовлетворении территориальных претензий обеих стран победившего социализма к Китаю. СССР и Японская Социалистическая Империя (ЯСИ) требовали незначительного изменения границ и права разместить постоянные гарнизоны в Харбине, Мукдене и ещё нескольких ключевых точках КВЖД и ЮМЖД.

Императорское правительство было готово согласиться и на возмещение ущерба деньгами – три миллиона рублей золотом, и на гарнизоны, и даже на частичное разоружение маньчжурской армии, которая, по требованию Советской и Японской сторон лишалась почти всего тяжёлого оружия, но тут к Чжану Сюэляну прибыли джентльмены из Британской армии и армии США. Они предложили поставить «молодому маршалу» тридцать самолётов, сотню орудий, винтовки, пулемёты, снаряды, патроны и целых двадцать танков! Кроме того, к оружию прилагались инструктора и военные специалисты в количестве очень и очень немалом. Конечно, за все это надо будет заплатить, но щедрые джентльмены готовы подождать с оплатой, а потом взять часть не деньгами, а выгодными концессиями.

После недолгих раздумий Чжан Сюэлян решил, что всего предложенного наверняка хватит на победу над зарвавшимися коммунистами, и отказался от дальнейших обсуждений о возмещении материального ущерба, потребовал отказа от территориальных претензий, а китайские солдаты заблокировали советский и японский гарнизоны в Харбине и Мукдене.

Хата Эйтаро и Василий Блюхер отреагировали на такое поведение одинаково. Войска Дальневосточной и Квантунской Армий подняли по тревоге, военно-воздушные силы СССР и Японии нанесли удар по скоплениям китайских войск, боевые корабли японского флота активно занялись досмотром следующих в Китай судов. В случае, если груз подпадал под определение «военная контрабанда», судно задерживалось, а груз конфисковался. Конфликт на КВЖД и ЮМЖД начал медленно, но верно перерастать в полномасштабную войну.

В эту-то войну судьба с размаху и швырнула отделённого командира Всеволода Волкова-младшего. Дивизию, ещё не сыгранную, не сработавшуюся, подняли по тревоге, загнали в вагоны и повезли черте куда, черте зачем. И вот он в этом грёбаном Куанчэне, патрулирует… Ага, патрулирует. С пулемётом на плече. Это уже никакой не патруль, а натуральное боевое охранение.

Тут мысли парня перескочили на другое. Всего три месяца тому назад он стоял перед строем и произносил зазубренные наизусть, но чем-то близкие его сердцу слова: «Я, сын трудового народа, вступая в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии, перед лицом трудящихся классов СССР и всего мира обязуюсь носить высокое звание бойца Красной Армии с честью, добросовестно изучать военное дело и, как зеницу ока, охранять народное и военное имущество от порчи и расхищения. Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать военную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров, поставленных властью Советского Правительства…»[110], а вот теперь он – в Маньчжурии, да ещё и, кажется, по полной программе втянут в самую настоящую войну. Конца-края которой в обозримом будущем не предвидится…

Он внезапно вспомнил, как сперва хмыкнул над фразой: «Я, сын трудового народа» – и даже тихонечко произнёс её с вопросительной интонацией, так и сяк обкатывая её на губах и пробуя на вкус. «Я сын трудового народа?» А почему нет? Что, у меня отец, мать, деды и прадеды буржуями были, что ли? Вкалывали так, что иной раз хребет трещал и пар из ушей шёл. И перед строем он уже не смеялся. «Все правильно, – думал парень. – Я – сын трудового народа и буду с буржуями, которые нахапали и наворовали, до самой смерти драться! Так и только так». Это время незаметно стало для него родным, настоящим, а то далёкое прошедшее будущее словно бы подёрнулось какой-то дымчатой марью, и все слабее и слабее виделись лица тогдашних приятелей, девчонок, политиков, артистов. Не так давно он поймал себя на том, что с трудом вспомнил фамилию своего любимого актёра и не сразу сумел насвистеть любимый мотивчик группы «Любэ».