Цвет сакуры – красный

Всеволод Николаевич вздрогнул и снова посмотрел на часы.

– Вся Москва в радостном волнении, – сообщил диктор. – Все глаза обращены к Спасской башне. – Тут снова вмешались помехи и дальше Волков услышал только: – Чере……уту начнётся… рад!

Потом ударили куранты. Но в их привычную с детства мелодию вплетался какой-то посторонний звук – глубокий и всеобъемлющий.

– Бьют куранты, – пояснил диктор. – Вы слышите, товарищи, как в храме Ленина звонят в гонг.

Всеволод Николаевич чуть не подавился папиросой. «Где?! Куда?!»

– С первым ударом курантов и гонга на трибуну Мавзолея поднимаются руководители Партии и Правительства, – выдал комментатор радостно. – Впереди всех – Великий Учитель Товарищ Сталин! Ура! Банзай!

Волков почувствовал, что сходит с ума. Храм Ленина?! Банзай Сталину?! Интересно, какие ещё сюрпризы готовят ему парад и демонстрация? «Эх, жаль сына рядом нет! – он огорчённо прицокнул языком. – Он бы не так поражался, он-то не помнит тех парадов…» Отрешённо прослушал речь Ворошилова, отметив про себя, что подобные речи он слышал в детстве и юности. «Красная Армия, Воздушный и Военно-морской флоты зорко и грозно стоят на рубежах Советской земли, готовые каждый миг к действию…» Заинтересовало его только упоминание Японских вооружённых сил, что «плечом к плечу со своими братьями из СССР сражаются за великое дело Ленина».

Потом командовавший парадом Будённый отдал всем известную команду: «Побатальонно! На одного линейного дистанция! Первый батальон прямо, остальные – напра-ВО! Шагом… МАРШ!» – и из динамика раздался слитный, подобный шуму морского прибоя, грохот сапог. Диктор сообщал, какая часть проходит сейчас мимо Мавзолея, и Всеволод Николаевич снова удивился, услышав: «Мимо Мавзолея проходит сводный батальон первого пехотного полка Красной Японской Армии. Возглавляет батальон командир-орденоносец товарищ Масахару Хомма[179]! Командуя полком, товарищ Хомма отличился во время обороны Мукдена, показав врагам, что такое пролетарская защита! Что такое красный удар!» Знавший, что Масахару Хомма разделал янки на Филиппинах похлеще, чем бог черепаху, Волков не сомневался, что этот товарищ показал китайцам места зимовья раков, а также познакомил их с методами Сидора по воспитанию коз.

Гудели двигатели автомобилей, диктор старательно перечислял, что в настоящий момент везут по брусчатке Красной площади. Пушки, гаубицы, зенитные орудия… Звенела мостовая под ударами копыт – скакала конница, рычали двигателями танки…

– Слышите? – поинтересовался динамик. – Это истребитель. За ним ещё один, и ещё…

Опять вмешались помехи, а потому, когда снова появился голос, считавший: «сорок три… сорок четыре… сорок пять…», Всеволод Николаевич не сумел понять: считает ли диктор самолёты, пролетающие над Кремлём, или танки, ползущие по площади?

После частей Красной армии на площадь вышли колонны демонстрантов, а над ними со звуком рвущейся парусины неспешно плыли тяжёлые бомбардировщики. Судя по восторженным воплям диктора, это были какие-то новые самолёты. «Странно, – подумал Волков, – ТБ-1 уже не в первый раз должны пролетать, а для ТБ-3 вроде как рановато…»

И тут снова загремели гонги.

– На площадь выходит колонна трудящихся Социалистической Японской Империи, – радостно воскликнул диктор. – Над колонной реют транспаранты, на которых написано: «Слава Великому Учителю Товарищу Сталину! Слава братскому народу Советского Союза! Да здравствует Первое мая!»

Тут его комментарии утонули в диких воплях «Банзай!» Волков ошалело прикурил папиросу от мундштука и выдавил:

– Вырвите мне язык, но я должен это видеть…[180]

Ему до одури захотелось в Москву. Посмотреть родной город, в котором он родился и вырос, но таким, каков он здесь и сейчас, Всеволод-старший видел только на фотографиях да в старых кинофильмах. А ведь сейчас в Москве можно пойти посмотреть постановки Мейерхольда, вживую увидеть игру молодой Марецкой, Грибова, Яншина, Масальского – тех мэтров, которых он если и видел, то только на экране, да и уже в солидном возрасте. «Решено, – думал Волков. – Вот летом будет у меня отпуск – не поеду ни на какое море и ни на какой Кавказ, а рвану в Москву! Недельку-другую проведу в столице, сам всё своими глазами увижу, своими руками всё пощупаю…» Тут ему в голову пришла шальная идея: ведь в Москве он может отыскать своих молодых предков, бабушек и дедушек. Причём сейчас они совсем ещё юные ребята, комсомольцы, активисты, студенты… «Можно было бы рассказать им, что будет с ними потом… Если бы я сам знал, что именно с ними будет! Вот же чертовщина…»

Он мечтательно улыбался, когда услышал звон дверного колокольчика и следом за ним – голос Груши. Девушка с кем-то коротко переговорила, потом по дощатому полу дробно застучали каблучки и…

– Всеволод Николаич! – Груша влетела в комнату цветастым ситцевым вихрем, – Всеволод Николаич, телеграмма для вас!

Она протянула Волкову узкий синий конверт, на котором красовался штамп «Срочная. Служебная». Внутри оказалось распоряжение ВСНХ[181] в кратчайший срок прибыть в Москву, во Всехимпром[182].