Цвет тишины

Через пару дней Тахти перевели в обычную палату. Ходить сам он все равно не мог, и его везде возили на инвалидном кресле. Целыми днями он лежал в кровати. Он бы начал умирать со скуки, но заскучать ему не давали. В палату все время кто-то приходил. Тори. Сати и Серый. Киану. Виктор, Грэхэм, Фине. Ребята с института. Поздно, уже вечером, приехал Йоханнес. Тихонько постучал в дверь, зашел.

– Привет, – сказал он.

Он зашел в палату, оперся на спинку стула. На нем была черная полицейская форма, в которой он выглядел представительным и опасным. Форму и деловые костюмы будто специально придумали те, у кого есть сила, чтобы в них казаться еще сильнее.

Йона улыбнулся такой обаятельной улыбкой, что флер опасности улетучился.

– Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь, – сказал он. – Не помешал? Не разбудил?

– Нет, все нормально, – сказал Тахти.

У Тахти на тумбочке стояла открытка. Воздушные шарики, на которых парят крысята. Целый выводок крыс. Как положено, с розовыми носами и длинными хвостами. Наверху от руки написано: «Выздоравливай!» В каждом шарике кто-то расписался.

Йоханнес достал из пакета коробочку клубники и одноразовую вилку.

– Прости, мне это нельзя, – сказал Тахти через силу – слова застревали в горле, произносить их было тяжело. – У меня аллергия. На клубнику.

Йоханнес посмотрел на него немигающим, неподвижным взглядом. Вздохнул. А потом начал хохотать.

– Я ведь думал, что сначала нужно спросить. Вот блин.

– Прости..

– А чего ты-то извиняешься? Это я виноват, что не узнал заранее, что тебе можно.

Тахти было неловко. Человек ради него старался, а получилось совсем не круто.

– В любом случае, спасибо большое.

Йона присел на стул и убрал клубнику обратно в пакет. Она пахла летом. Тахти нравился запах клубники. Если он не пытался ее есть, то они с клубникой вполне могли существовать в одном помещении.

– Тахти, а ты знаешь итальянский? – спросил Йона.

– А, да, – сказал Тахти. – А откуда ты знаешь?

– Ну, мы когда к тебе после операции зашли, ты заговорил на итальянском. Мы ничего не поняли и оставили вопросы до утра.

– Да ладно? – это была новость так новость. Когда это было вообще?

– Ты не помнишь? – спросил Йона.

– Нет. Когда это было?

– Сразу после операции, когда ты проснулся. Нас впустила медсестра.

Это когда было?

– Вас?

– Я был с напарником. Не помнишь?

Серьезно?

– Вообще не помню, – сказал Тахти.

– Он потом уехал, а меня оставил разбираться со всеми вами. Я утром к тебе еще раз заходил.

– Это помню. Но не очень подробно. Что я вам наговорил?

– Сначала на итальянском, не знаю, что. Я ни слова не понял. А утром все то же, что и потом. Про несчастный случай. И про то, что ты не собираешься подавать заявление. Мы так и не смогли завести дело.

– Все правильно, – сказал Тахти. – Никто ни в чем не виноват.

Йона не стал комментировать его слова. Он обвел взглядом палату, словно искал в ней улики.

– Откуда ты знаешь итальянский? – спросил он, когда снова нашел взглядом Тахти.

– Я родился в Ан-Лодалии, – сказал Тахти.

– Серьезно?

– Ну да. Но мы там жили не очень долго.

– То есть итальянский – вообще твой родной язык?

– Ну, получается, что да. Хотя дома всегда говорили на английском.

– А откуда вообще твои родители?

– Из Ла’а. У отца был бизнес в Верделе, и они туда переехали. Там родился я. А через несколько лет мы уехали в Ла’а.

– Вердель? – Йона вскинул брови. Сейчас он не очень был похож на полицейского. Скорее на простого пацана, чуть постарше Тахти. – Реально? Ты родился в Верделе?

– Ну, да, – Тахти улыбнулся. – Что-то не так?

– Да это же мечта, – сказал Йона. – Я никогда там не был. Ты помнишь, как там?

– Не очень много. Но я помню гондолы. Точнее, помню, что везде была вода, и мы все время плавали на лодках. Всегда было тепло. И дома были как будто из сказки. Такие, знаешь, причудливые.

– Сюрприз так сюрприз, – сказал Йона.

Он пробыл в палате с полчаса, не больше, и ушел. Клубнику слопала Тори. Она прибежала буквально след в след за Йоной, кинула на пол сумку и забралась к Тахти на кровать. От нее пахло улицей, парфюмом и карамельками. Тахти вдыхал ее запах, чувствовал тепло ее тела и был в этот момент самым счастливым человеком на земле.

///

Серый видел силуэт в тенях. Он стоял на первом этаже и видел силуэт в тенях. Там, на антресолях. Он видел, что это Сати.

Он вернулся в спальню. Сати сидел на подоконнике и курил. Он услышал шаги Серого и обернулся. Серый остановился в дверях.

Ни слова, ни жеста.

Так прошла чудовищно длинная минута. Серый развернулся и ушел. Без слов, без драки. Просто ушел.

Он не слышал, как Сати впечатывает в стену радио, и оно разлетается на осколки.

В ту ночь Серый ночевал в уголке в их спальне на четвертом этаже. На лестнице было слишком холодно, а в спальню на чердаке он не мог заставить себя подняться. Он знал, что на четвертый никто не придет. Их официальная спальня была сродни заброшенному музею. Пыль на забытых вещах, неестественный порядок помещения, которым давно никто не пользуется. Он свернулся калачиком на пружинной металлической кровати и вырубился будто с кнопки.