Цвет тишины

Сердце будет разрываться на части. Он повидал в своей практике и последствия аварий, и несчастные случаи, и драки, и попытки суицида. Он научился выключать сочувствие. Но каждый раз, глядя на этого парня, сердце его будет разрываться на части.

Позже Тео будет спрашивать себя: если бы он знал заранее, что бы он мог сделать? Если бы он спросил, в самый первый раз, в этот раз, в любой другой раз – смог бы он защитить его? Если бы знал в тот вечер в кафе, что случится через три года, в ту страшную ночь в контейнере для грузоперевозок – что бы он сделал? Смог бы помочь? Что мы можем сделать для тех, кому нужна наша помощь?

Никогда не отпускай его руку, скажет он себе через три года. Но будет слишком поздно. Он отпустит. И будет винить себя потом всю свою жизнь.

***

Иногда перемены такие плавные, что мы их не замечаем. А иногда их вовсе нет. Одиннадцать месяцев из двенадцати погода здесь меняется в пределах «грязь подсохла» и «грязь подмерзла», так что можно смело сказать, что она не меняется.

С погодой здесь Тахти никак не удавалось подружиться. Возможно, тому виной привычный ему жаркий южный климат. Если солнце в его родном городе пряталось за тучу, местные жители воспринимали это как личное оскорбление. А когда начинался сезон дождей, звонили своим психотерапевтам и жаловались на депрессию. Здесь же, в шхерах, таинственный желтый шар в небе был способен перепугать местных жителей до икоты.

Возможно, причиной было купание в ледяной воде тремя днями ранее. Море хоть и не бывает здесь заковано в лед, но и прогреваться не спешит. Летом прогревается градусов до тринадцати, а если прогревается до пятнадцати, то люди бросают работу, запрыгивают в плавки и тусуются на пляже до первой тучи. То есть минут пятнадцать.

А может, причиной было то, что на улице лежал снег, а Тахти так и ходил в летних джинсах и тоненьких свитерах. Что бы ни было причиной, результат был один: он простыл. И теперь сидел с градусником под мышкой в кабинете врача по имени Вилле Виртанен.

– Скажи, что у тебя есть из теплой одежды? – спросил Вилле.

– Камики. Парка. Два свитера, – перечислил Тахти.

– Вот такие?

Врач показал на лопапейсу, которая висела на спинке его стула.

– Вот такие, – Тахти оттянул свой свитер.

Одна бровь Вилле взлетела вверх, вторая осталась на месте.

– Это шутка?

– Я не ношу шерсть. Она чешучая, – он увидел то же непонимание, что видел у Сигги. – У меня аллергия.

– Даже на альпаку?

– В первую очередь.

Телефон Вилле Тахти дал Аату. Тахти не пришел на курсы, и Аату позвонил спросить, что случилось. Тахти даже объяснять было не надо, все было слышно по голосу. Вот тогда Аату и дал ему номер врача. Тахти позвонил. И теперь сидел у него в кабинете.

После того, как Сигги все же запихнул Тахти в ту лопапейсу, Тахти в кровь расчесал себе спину. На этом эксперименты с шерстью закончились. Тахти снова влез в свои два тонких хлопковых джемпера. Но северу это не понравилось, и он подкинул Тахти простуду.

– Давай сюда градусник, – сказал Вилле.

Тахти вынул градусник, и врач выхватил его раньше, чем он успел посмотреть показания.

– Ну конечно, – сказал Вилле.

– Чего?

– Одеваться надо, чего!

Вилле встал и пошел по кабинету. Он чем-то шуршал и гремел, но из-за ширмы Тахти не было его видно. Он так и сидел на кушетке. Градусник врач сбил, и Тахти так и не выяснил, чего он там намерял, но и без градусника было понятно, что у него температура.

Когда он только прилетел на север, то тоже простудился. В Ла’a было плюс тридцать пять. Он сел в самолет в шортах и футболке-поло. И кедах на тонкие короткие носки. И еще в солнечных очках на макушке. На севере было минус три. Стояла ранняя осень. В аэропорту на него смотрели очень странно. Но он понял почему, только когда вышел в зал. Люди в пальто и свитерах, люди в перчатках и шапках.

Люди с его рейса доставали из сумок пальто. У него в рюкзаке были джемперы, джинсы и ветровка. Он переоделся в туалете. Длинные джинсы из тонкой смесовой ткани, нити хлопка и нити бамбука пятьдесят на пятьдесят, чтобы было не жарко. Поверх поло – тонкий хлопковый свитер. Поверх него ветровка. Так даже в плюс было бы холодно. На улице был минус. Его встретили люди в стеганых полупальто. Никакой печки в машине не было. Пока они ехали, он так замерз, что еле вышел из машины. И началось – простуды, ангины, отиты.

Из теплых вещей потом появилась только флиска. Но Тахти не планировал побег. Он так боялся, что они сломают дверь, пристрелят, что вообще не соображал, что делал. Тогда, после драки, когда его опять побили, когда пуля ударила в стену рядом с головой, он убежал наверх и заперся в спальне. Они ломали дверь. Когда он вылезал на крышу той ночью, в рюкзаке оказалось только то, что он смог найти за пару минут. Про флиску он тогда даже не вспомнил. Никто бы не вспомнил.

Вилле вернулся с белым свертком в руках.

– Хлопок носишь?

– Да.

Свертком оказалась толстовка с капюшоном. На груди эмблема – две змеи, оплетающие чашу. Эмблема госпиталя.

– Надень. Будет великовата, конечно, но зато тепло.

– У меня нет денег.

– А кто говорил про деньги?