Цвет тишины

Сати сунул ему в руку пачку и зажигалку. Мягкая красная пачка, полная примерно на половину. Черная зажигалка с зазубринами на боку. Такие остаются, если открывать зажигалкой пивные бутылки.

– Спасибо.

Они вернулись в корпус, шли по лестнице, оставляя за собой шлейф табачного запаха. От этого щемило где-то в пояснице. Простая история, ничего особенного. Просто двое парней вышли покурить. Но сейчас, сегодня, для Тахти они были заговорщиками, плохими парнями, брошенными на улице. Мир против них, их двое, и кое-как они держатся. Только позже Тахти узнает, как близко от правды все было. И одновременно – как далеко.

– Ты из другого штата, да? – спросил Сати в коридоре.

– Да, из Ла’a.

– Круто.

– Ага.

– Это же вроде далеко, да?

– Очень. Иногда мне кажется, что вообще на другой планете.

Сати подождал его на лестнице, и дальше они пошли рядом.

– Давно ты здесь?

– С весны, – сказал Тахти. – Но я жил в приемной семье.

– А сейчас?

– Ну, сейчас тоже, но сейчас все по-другому.

– Понимаю.

И Сати кивнул так, будто действительно знал, понимал, каково это. Они вернулись в аудиторию, сели на свои места.

– Сразу видно, кто ходил курить, – сказал Аату как бы между прочим. – По мокрым следам на полу.

Сати посмотрел на него резким, упрямым взглядом. А Тахти притворился, что не понял. Быть иностранцем – это иногда удобно. Аату указал на свободный стул около Сати.

– Сати, а где Киану?

Сати вздрогнул и отвел взгляд.

В тот день Тахти еще не знал о произошедшей катастрофе. О том, какую роль сыграл в ней Сати. И не знал, что круги по воде все еще идут.

***

Помимо кирхи в городе еще был госпиталь. В этом госпитале работал Теодор. На работе его называли доктор Хофнер или просто доктор, но друзья называли его Тео. Тео был хирургом и сегодня дежурил. Тот день был сумбурный, они носились, не присев. Человек, которого Теодор ждал с самого утра, называл его Тео. Теодор нервничал. Человек обещал прийти после важной встречи – сегодня он встречался с отцом. Тео знал, какие у них отношения. И поэтому нервничал все больше с каждым часом.

Тео крутил в голове всю длинную историю, связанную с этим человеком. Из случая из практики она уже превратилась в случай из жизни. Он не знал, когда точно придет человек, и гадал, когда бы его лучше словить, спросить, как все прошло. Решил, в обед, потом обед не состоялся, поесть так и не получилось. А потом Тео увидел его в коридоре. Он сидел, сгорбившись, уронив голову на руки, сжавшись, будто ему было ужасно холодно.

Тео забрал его в кабинет, хотя вообще не представлял, чем его занять. Одно было очевидно: все прошло плохо. Тео видел его родителей. Всего один раз, но ему хватило. Конечно, в этот раз при беседе он не присутствовал и не слышал, что они ему наговорили, но было ясно – ничего хорошего. Тео отправил его к своей медсестре, попросил ее обновить данные, которые ему не были нужны. Рост, вес, давление, уровень сахара. Сейчас ничего из этого уже не имело значения. Но его нужно было отвлечь. Хоть чем-то занять. И это было единственным, что пришло Тео в голову.

Там он так и сидел, когда Тео, наконец, освободился и заглянул. Сидел на смотровом столе, свесив ноги. Рассматривал собственные колени. Как всегда, во всем черном. Как всегда, в своем огромном свитере с непомерно длинными рукавами. Тео забрался на стол, сел с ним рядом.

– Как ты?

– Нормально.

Человек в черном не смотрел на него. Ему нужно было сказать что-то еще, и он не решался. Тео видел это, уже научился замечать за ним. Затянувшееся молчание. То, как он прятал глаза. Сейчас его волосы были собраны в низкий хвост на затылке, а то он бы мял в руках прядь. Тео не торопил его. Ждал.

– Меня выгнали из дома, – сказал человек в черном.

И улыбнулся. Его улыбка была такая теплая. А в глазах накопилось столько тоски, что ее количество было едва совместимо с жизнью. С учетом причины, по которой его в экстренном порядке поместили в лечебное заведение, это уже не была фигура речи. Каждый раз, когда Тео видел вот эту улыбку, у него внутри что-то обрывалось.

Тео не было жаль его. Он видел этого человека каждый день с того момента, как его привезли на скорой. Тео видел, как он старался, даже когда сил совсем не было. Парень был что надо. Сильный парень. Жалость – ужасное чувство. Жалость убивает. Вот его родителей Тео было жаль. Жаль, что они не хотели видеть, какой у них замечательный сын.

Меня выгнали из дома, сказал он. И улыбнулся. Нашел в себе силы улыбнуться. Такой теплой, такой обаятельной, такой невыносимо грустной улыбкой.

Если бы Тео только знал, если бы он знал, как его защитить. Тогда, сейчас. Потом.

Вечером Тео сдаст смену, и они пойдут гулять по городу. Освещенный бульвар, кафе. Они ходили этим маршрутом уже множество раз, и сейчас пойдут так снова. Потом они зайдут в кафе и сядут за столик в уголке, у окна.

– Я так и останусь жить в интернате, – скажет человек в черном.

Тео будет пить чай с бергамотом, человек в черном – черный кофе без сахара.

– Отец считает, так лучше, – скажет человек в черном.

Лучше для кого? – чуть не спросит Тео.