Цвет твоей крови

Я видел в его глазах чистейшей воды любопытство – но должен был молчать. С одной стороны, информация из тех, что непременно должна попасть на самый верх, к товарищу Сталину, с другой – нет никакой возможности этого добиться. Очень возможно, Галицкий, выслушав, и не законопатит меня к психиатрам – но, безусловно, отправит на все четыре стороны прежней дорогой. Я на его месте тоже не пошел бы к начальству с такой докладной…

– Нечего мне сказать, товарищ капитан, – произнес я как можно убедительнее и тверже. – Никаких таких странностей, все так и было, и добавить нечего…

– Знаете что, старший лейтенант? Рано или поздно война кончится, может быть, даже через несколько месяцев. И тогда я о вас обязательно вспомню. Будет время и возможность исследовать вашу одежду скрупулезнейше, сапоги, табак… Да, табак – я, уж не посетуйте, отсыпал жменьку в баночку, закупорил и присовокупил к остальному. И можно будет поискать свидетелей. И тогда… Думаю, и тогда не будет случая обвинять вас в чем-то… подлежащем обвинению. Но есть странности, которые, я считаю, нельзя оставлять без объяснения. И это как раз ваш случай. Так что, буду жив-здоров, после войны обязательно вспомню о вас… Можете идти.

Я с превеликой радостью вскочил, четко повернулся через левое плечо и строевым шагом покинул кабинет, чувствуя спиной неотрывный взгляд Галицкого.

Только отойдя метров на сто, почувствовал некоторое неудобство и сообразил, что так и шлепаю в ботинках без шнурков. Так спешил покинуть это гостеприимное заведение, что не заикнулся дежурному о шнурках – хотя он, несомненно, вошел бы в положение избавленного от всех подозрений командира Красной армии и нашел бы парочку.

Ну не возвращаться же. И я пошел по указанному тем же дежурным пути, коснувшись нагрудного кармана ветхой гимнастерки и еще раз удостоверившись, что там нет прорехи, что на месте волшебная бумажка, военно-бюрократическая индульгенция, вернувшая меня в привычную жизнь. Все равно вскоре мне предстоит от этих говнодавов избавиться…

Так оно и оказалось. В штабе погранполка со мной не долее пяти минут говорил хмурый, издерганный кучей текущих дел немолодой майор. А еще минут через сорок я браво шагал в расположение. Форма п/ш, приличные яловые сапоги, кубари на зеленых петлицах не защитные, а красной эмали, фуражка зеленая, новенькие портупея с кобурой и даже полевая сумка, выданная раздобрившимся каптером. Поставлен на все виды довольствия, определен к делу – командир взвода второй роты первого батальона погранполка с трехзначным номером. Еще в царские времена среди молодых офицеров ходило присловье: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут». А мне даже в Кушку тащиться не пришлось. И я уже знал, почему оказался обмундирован так качественно, – довоенные склады, ага, перед войной полк в этих местах и дислоцировался (через две недели, при отступлении, склады эти пришлось поджечь за невозможностью вывезти – но это уже совсем другая история)…

Разумеется, и речи быть не могло о прежней, довоенной службе по охране рубежей Родины. В противоречие известному лозунгу, часть границы, в первую очередь западной, оказалась не на замке. Западные границы теперь были в немецком тылу, сначала ближнем, а потом и глубоком…

Чем мы занимались? Да тем же самым, что и пограничный наряд, к которому я вышел (между прочим, Ланжерон обнаружился в моем взводе, показал себя толковым хватким бойцом, вот только в сорок втором)… Наводили порядок на неописуемых дорогах близ фронта (которого сплошь и рядом не было как такового), проверяли документы, тормозили беспорядочно отступавших и отправляли на сборные пункты. И вылавливали немецких шпионов и диверсантов, которых в сорок первом было как грязи (да и потом шастало немало). Подробно о наших задачах написал Богомолов, «В августе сорок четвертого». Читали? Вот именно это. Взаимодействовали с особыми отделами, со Смершем, когда он появился, с войсками НКВД по охране тыла – вопреки названию, они действовали как раз не в тылах. Ходили под смертью чуть ли не каждый день. Ничуть не безопаснее, чем на передке. Разница только в том, что на передке у людей была тыща шансов поймать свинец или железо, а у нас – сотня. Если уточнить, что этому свинцу или железу достаточно секунды, разница будет, право же, невеликая…

И вот что любопытно… Через несколько месяцев создалось стойкое впечатление, что дела у меня в смысле военной карьеры обстоят не совсем обычным образом – а в последующие годы впечатление это переросло в стойкую уверенность…