Цвет жизни

– Гад… – брезгливо шепчет он.

Люди нехотя расступаются, хмуро смотрят на парней.

– Радуются, рожи лакейские… – ворчит старый грузчик в потертых синих шароварах.

Тарас с трудом пробрался вслед за родителями к зданию гимназии. По лестнице поднялись в зал. Здесь за столами призывная комиссия, воинское начальство. Несколько полицейских блюдут порядок, не допуская близко к комиссии жен и матерей, пришедших с запасными. Женщины явились узнать, какая помощь будет оказана семьям запасных, которых забирают на фронт.

В зале душно и тесно. Прибывают все новые и новые группы запасных и сопровождающих их женщин, детей, стариков. Тарас не отступает от матери. Он слышит, что все говорят об одном и том же.

– Был бы как перст и слова не сказал. Пошел бы. А то ведь их орава, душу мутят, – жалуется худой мужик с жидкой, будто выщипанной бороденкой.

– Ну и иди, – отвечает ему женщина в платке с черными крапинами. – А я принесу дитё и на стол им брошу. Мудруют… Сынов забрали, а теперь и отцов тянут.

– Не бросишь, матушка, – укоризненно возражает писклявый голос из толпы. – Дети-то, они не щенки, в землю не закопаешь. Надо в резон рассуждать. Его, мужа-то, убьют или без ног вернется, калекой. Что с ним тогда делать? Могила.

– Это еще ничего, коли без ног, а то вовсе убьют иль отравят…. Без ног он еще может милостыню собирать, особливо ежели какую кокарду иль кресты на грудь заслужит. Таким больше подают. А вот плохо, что их там тыщами, как комаров, газами душат. Вон у наших соседей пришел Демьян, парень, как арбуз спелый, был, а там ему всё нутро спалили. Вконец замучил его кашель. Будто куренок кудахчет и на глазах тает, почернел весь, сердечный…

– Истинно правда, – подтвердил мужик с жидкой бороденкой. – Если с крестом, больше дадут. У нас на лесопилке один работал, так ему на войне ногу оторвало и, значит, еще ухо задело. Пришел он, значит, в контору и просит: «Может, дадите подходящую службу, сторожем али еще что, как кавалеру Георгиевскому». А Семен Павлыч, хозяин-то, в ответ: «Службы нет такой, а за геройство вот тебе, нашему защитнику». И, ей-богу, на моих глазах синенькую дал, пятерку не пожалел.

– Вот тебе и пенсия! – с ехидцей ухмыльнулась женщина в платке с черными крапинами.

Между тем в залу явился пристав. Окинув важным взглядом малопочтенную публику, он, сморщившись, приказал полицейским:

– Тотчас же очистить помещение!

Полицейские попытались вытеснить женщин из залы, но те еще сильнее заволновались и напористо двинулись вперед. Мать Тараса оказалась впереди. С ее головы сполз платок. Покрытое румянцем лицо было возбуждено. Она кричала полицейскому приставу:

– Отцов и мужей забираете, а что пить-есть будем!..

Щекастый пристав, разглаживая усы, насмешливо глянул на мать Тараса масляными глазками.

– Да ты своим подолом заработаешь больше, чем десяток таких, как этот вот червяк!.. – кивнул пристав на мужичка с жидкой бороденкой и захохотал, обнаружив крупные желтоватые зубы.

Слова эти хлестнули женщин. Они на минуту притихли, словно раздумывая над ответом. В наступившей тишине был слышен только утихающий хохот пристава. Лицо матери Тараса стало полотняным. Темные глаза ее на миг сузились, но вдруг загорелись яростью. Она быстро протиснулась вперед, оказалась лицом к лицу с приставом, резко махнула рукой, и пощечина громким хлопком отозвалась в зале.

Такого оборота пристав не ожидал. Он схватил мать Тараса за плечи и, наваливаясь всей тушей, стал с рычащей руганью трясти ее.

Тарас бросился защитить мать, стал колотить пристава в спину. Словно очнувшись, женщины кольцом окружили обидчика, а затем с криками вцепились в него. Казалось, они желали разорвать, растащить его в разные стороны. Полицейским было не пробиться к своему начальнику. Без фуражки, с содранной кокардой и исцарапанным в кровь мясистым лицом пристав оказался на полу…

Тарас заметил, что из расстегнутой кобуры пристава выглядывает револьвер. Он нагнулся и схватил рукоятку. Но револьвер, зацепившись за что-то, не выдергивался. Тарас с силой толкнул его внутрь, затем рванул на себя. В этот миг глухо хлопнул выстрел, и револьвер выскочил из кобуры.

Толпа вздрогнула, люди не поняли, в чём дело, кто в кого стрелял. Пристав, который до этого отбивался и матершинил, вдруг замолк.

Тарас решил, что он убил пристава. Испугавшись, сам не зная, для чего это нужно, он сунул револьвер в карман, быстро и ловко пробрался сквозь толпу и сбежал вниз по лестнице…

Между тем перепуганные полицейские и воинское начальство, решив, что в толпе есть немало вооруженных и что может вспыхнуть нешуточный бунт, ретировались из зала в заднюю дверь.

После этого разгоряченные женщины бросились к столам, стали рвать списки и заливать чернилами прочие документы. В окна на улицу под грохот опрокидываемых столов и стульев полетели бумажные клочки…

Разгромив помещение, оставив в зале трудно приходившего в себя пристава, возмутительницы спокойствия вышли на улицу.