Цвет жизни

Она расстегивает куртку, открывая взору рваную фланелевую рубашку и мешковатые джинсы. Трудно придумать что-то более не похожее на ее обычные дорогие вещи от кутюр.

— Это у меня камуфляж, — говорит она, застенчиво улыбаясь, и смотрит через мое плечо на Эдисона. — Эдисон! Боже мой, последний раз я видела тебя, когда ты был ниже своей матери…

Он дергает подбородком — неловкое «привет».

— Эдисон, ступай в дом, — говорю я и, когда он уходит, встречаю пристальный взгляд Кристины. — Я не понимаю. Если пресса узнает, что ты была здесь…

— Тогда я пошлю их очень-очень далеко, — говорит она твердо. — Я сказала Ларри, что еду, и это не обсуждается. Если кто-то из прессы что-нибудь спросит, я скажу правду: мы с тобой давно знакомы.

— Кристина, — спрашиваю я снова, — что ты делаешь здесь?

Она могла бы прислать мне сообщение, могла бы позвонить, могла бы, в конце концов, просто сидеть в зале суда для моральной поддержки, но вместо этого неизвестно как давно торчит у меня под дверью.

— Я твоя подруга, — тихо говорит она. — Веришь или нет, Рут, но для этого подруги и нужны. — Кристина смотрит на меня, и я замечаю у нее в глазах слезы. — То, что с тобой случилось… Полиция, врывающаяся в дом… Наручники… То, как они обошлись с Эдисоном… Я и не представляла себе… — Она замолкает, потом собирает сорняки своих мыслей и выдает мне самый унылый, самый правдивый букет: — Я не знала.

— Откуда же тебе знать? — отвечаю я без злости, без обиды, просто констатирую факт. — Тебе никогда и не надо будет знать.

Кристина вытирает глаза, размазывая тушь.

— Не помню, рассказывала ли я тебе эту историю, — говорит она. — Это про твою маму. Давно это было, когда я еще в колледж ходила. В День благодарения я ехала домой из Вассара на каникулы по Таконик-паркуэй, и по дороге мне попался автостопщик. Он был черный, с поломанной ногой. Он в прямом смысле был на костылях. Я остановилась и предложила ему подвезти его. Я довезла его до Пенсильванского вокзала, чтобы он успел сесть на поезд и проведать свою семью в округе Колумбия. — Кристина плотнее запахивает куртку. — Когда я приехала домой и Лу пришла помогать мне разбирать вещи, я рассказала ей о своем поступке. Я думала, она станет гордиться мной, будет говорить про доброго самарянина и все такое. Но вместо этого она страшно рассердилась, Рут! Клянусь, я никогда не видела ее такой. Она схватила меня за плечи и встряхнула. Она поначалу даже не могла говорить. «Никогда, никогда больше так не делай», — сказала она мне, и для меня это стало такой неожиданностью, что я пообещала ей это. — Кристина смотрит на меня. — Сегодня я сидела в суде и слушала детектива, как он вломился к тебе посреди ночи, что сделал с Эдисоном, и в голове у меня звучал голос Лу, как тогда, когда я рассказала ей про Черного автостопщика. Я знаю, твоя мама так себя повела, потому что испугалась, но все эти годы я думала, что она хотела меня защитить. Теперь я знаю, что она хотела защитить его.

Я понимаю, что годами пребывала в уверенности, что Кристина воспринимает меня как некую часть своего прошлого, с которой хочешь не хочешь, но приходится мириться, как неудачницу, которой нужно помогать. В детстве я думала, что мы равны. Но по мере того, как мы взрослели и начинали понимать, не что между нами общего, а что нас разнит, я чувствовала, как между нами входит клин. В душе я упрекала ее в том, что она судит обо мне и моей жизни, не задавая вопросов напрямую. Она была дивой, а я — статистом при ней. Вот только я позабыла, что сама назначила ее на эту роль. Я винила Кристину в том, что она выстроила между нами стену, не признаваясь себе, что и сама добавила к этой стене пару кирпичиков.

— Я оставила деньги у тебя на пороге под ковриком, — выпаливаю я.

— Я знаю, — говорит Кристина. — Нужно было приклеить их к твоей руке.

Между мною и Кристиной шаг расстояния и целая вселенная разницы. Но я знаю, как тяжело соскребать со своей жизни глянец и видеть действительность. Это все равно что, проснувшись у себя дома, обнаружить, что вся мебель переставлена. Ты в конце концов найдешь выход, но продвигаться к нему будешь медленно и по дороге наставишь синяков.

Я беру Кристину за руку и крепко сжимаю.

— Давай зайдем? — предлагаю я.

Следующий день выдается морозным и ясным. Напоминания о вчерашней снежной буре уже убраны с дороги, а низкая температура отпугнула часть толпы, обычно собирающейся перед зданием суда. Даже судья Тандер выглядит умиротворенным — то ли лекарства от боли в спине подействовали, то ли тот факт, что допрос свидетелей обвинения подходит к концу. Сегодня первым вызывают судебно-медицинского эксперта, доктора Билла Бинни, учившегося у знаменитого Генри Ли. Он моложе, чем я могла себе представить, его тонкие пальцы во время допроса слегка дрожат, напоминая птичек, сидящих у него на коленях, к тому же выглядит он как кинозвезда, и женщины в жюри внимательно прислушиваются к его ответам, даже если это просто скучный перечень профессиональных достижений.

— Когда вы впервые услышали о Дэвисе Бауэре, доктор? — спрашивает обвинитель.