Цветные миры

Все это вслух не говорилось и обсуждалось только на закрытых совещаниях влиятельных лиц. Они пришли к выводу, что учтивый и приятный в обхождении мистер Лаймз, пользующийся авторитетом среди цветных, умеющий поговорить с ними по душам и убедить их, был способен благодаря своей молодости и энергии сделать гораздо больше, чем можно было ожидать от постаревшего Мансарта, который привык все делать по-своему. К тому же если Мансарт и не придерживался новых, опасных идей, то, несомненно, к ним прислушивался.

Было решено, что для устранения Мансарта незачем прибегать к надуманным обвинениям, ссориться с ним или принуждать его к уходу. Разве не будет вполне логичным установить в южных колледжах, особенно в тех из них, которые получают дотацию из федерального бюджета, предельный возраст для лиц, занимающих пост ректора? Скоро Мансарту исполнится семьдесят пять лет. Поэтому достаточно принять решение о том, что все ректоры государственных колледжей в семьдесят пять лет должны выходить в отставку. Таким путем можно легко освободиться от Мануэла Мансарта, даже отметить его заслуги и назначить ему пенсию, приличествующую цветному. Уход его прошел бы вполне гладко и не вызвал бы нареканий.

Как Джин ни храбрилась, но вошла она в белый мир не без трепета. Ей до странности претило после столь длительного перерыва вступать в него в качестве человека белой расы. Джин слишком долго жила среди своего черного народа и чувствовала, что она кость от кости и плоть от плоти его. Ей не хотелось покидать его ни на один миг даже мысль об этом была ей неприятна. И дело было вовсе не в том, что все цветные представлялись Джин какими-то безупречными людьми, с широким кругозором, неспособными ошибаться. Отнюдь нет! Часто и в среде цветных попадались ограниченные, себялюбивые, упорствующие в заблуждениях люди. Но это были близкие ей люди: у них были общие с ней интересы, общие радости и огорчения. Вот почему расстаться с ними даже на короткий срок было так трудно.

Приехав в Атланту, Джин присмотрела себе комнату в рабочем районе и затем явилась на работу в канцелярию профсоюза. Время после полудня у нее оказалось свободным, и она пошла прогуляться. Незаметно она вышла на Пичтри-стрит, куда неизменно влечет почти всех жителей города. Улица во многом изменилась, по была по-прежнему нарядной и красивой. Около четырех часов Джин очутилась на площади перед кафедральным собором. Здесь скопилось много публики, и Джин задержалась на перекрестке. Возле нее остановилась какая-то пожилая дама.

— Могу я взять вас под руну? — спросила она. — Я тоже хочу посмотреть похороны, но зрение у меня неважное, а одной мне в церковь не пройти.

— Пожалуйста! — ответила Джин.

— Это большая потеря, — продолжала дама. — Правда, в последнее время он уже не мог приносить прежней пользы.

— Джин промолчала и бросила взгляд на сунутую ей в руку программку с черной каймой. В ней был указан порядок похорон Джона Болдуина, скончавшегося в возрасте семидесяти трех лет. Джин все так же молча вошла в церковь и уселась рядом со своей спутницей. Время от времени старая дама шепотом высказывала ей свои мысли.

— Жена у него все еще красивая, но такая черствая, такая бесчувственная! Как хорошо, что Бетти Лу опередила его. Конечно, у Болдуина остался сын, но Ли никогда не будет большим человеком. Разве только женитьба пойдет ему на пользу, но едва ли. Кто невеста? Да говорят, какая-то русская княгиня. Поразительно, до чего много сейчас развелось всякой знати из Восточной Европы! Болтают, будто одно время эта княгиня бесстыдно флиртовала с самим Джоном Болдуином и жена его, по-видимому, ничего не подозревала. А сейчас, кажется, уже объявлена ее помолвка с сыном Болдуина. Вот она! На мой вкус, эта княгиня, пожалуй, чересчур уж эффектна!

Когда раздались звуки органа, дама опустилась на колени. Джин высидела всю службу и помогла своей случайной знакомой сойти по ступеням на площадь.

— Большое вам спасибо! — сказала дама. — На углу меня должна ждать машина. Простите, но ваше лицо кажется мне знакомым.

— Я Дю Биньон из Нового Орлеана.

— Ну, конечно! Ведь я когда-то знавала старую матушку Дю Биньон. Вот это была настоящая леди! Не зайдете ли вы ко мне на чашку чая?

— Мне ужасно жаль, — сказала, расставаясь с ней, Джин, — но боюсь, что у меня нет времени.

Глава семнадцатая Аделберт Мансарт и Джеки Кармайкл

Зимой 1950 года Аделберт Мансарт, сын Дугласа и внук Мануэла, находился в Корее. Вместе со всей отступавшей армией он с трудом пробовался по бездорожью сквозь обледенелый снег.