Цветные миры

— Вот это-то меня и беспокоит, — сказал Аделберт. — Я задаю себе вопрос, сколько еще нужно мне этого «образования» и смогу ли я им когда-нибудь воспользоваться. Знаешь, отец мой помешан на «высшем образовании». Чтобы не спорить с ним, я поступил в колледж моего деда в Джорджии. Сделал это я для того, чтобы не попасть в северный колледж — по причине, которую ты едва ли поймешь.

— Думаю, что пойму, — спокойно сказал англичанин и умолк. Ему давно ужо хотелось узнать историю этого несколько высокомерного и скрытного цветного юноши, который редко говорил о себе. Сейчас англичанин горел нетерпением услышать побольше.

Аделберт молча закурил сигарету, разглядывая двух проходивших мимо девушек, которые ответили ему приветливым взглядом. Затем снова заговорил:

— Ну, ты, конечно, знаешь о нашем знаменитом «цветном барьере». Мысль о нем всегда висит надо мной как дамоклов меч. Когда я был еще ребенком, мой ловкач отец сумел поместить меня в пригородную школу для детей состоятельных белых родителей. Большинство школьников до этого не сталкивалось совсем или мало сталкивалось с расовой дискриминацией, и я почти не задумывался над тем, что я негр. Мы вместе играли и учились, бывали друг у друга дома. Словом, в школе мы все были близкими товарищами. А вот за стенами школы случались конфликты. Однажды мы даже серьезно подрались с другой школой из-за того, что во время футбольного матча они не пустили меня в душ. Тогда мы чуть не разгромили всю их душевую. Были у нас неприятности и с девочками; но в ту пору они меня не интересовали. Ну а позже я настоял, чтобы меня перевели в такую среднюю школу, которая вопреки закону была предназначена исключительно для негров. Тут я чувствовал себя спокойнее и решил, что если нужно будет поступать в колледж, то я пойду в южный, где проводится полная расовая сегрегация. Мой дед как раз возглавляет такой колледж, и я отправился к нему. Я полюбил тамошних людей, мне нравились занятия в колледже. Но я понял, что у себя на родине всегда буду только бесправным отщепенцем, чужаком, «черномазым». Мне безумно хотелось избавиться от «цветного барьера». И я перешагнул через него. Каким образом? Очень просто. Меня забрали на эту гнусную корейскую войну. Там у меня отняли руку и душу. И там я досыта нагляделся на мир… Боже мои! До чего же он мерзок, этот мир! И куда только мы идем? Ты знаешь?

Англичанин не спеша раскуривал трубку.

— Нет, не знаю пока и брожу вслепую. Иногда, правда, кажется, будто впереди во мраке чуть брезжит свет. Центр мира по всем признакам перемещается на Восток. И нам надо двигаться вместе с ним, пусть хотя бы мысленно, если не физически. Но беда в том… — Он замолк.

— Беда в том, — продолжил за него Аделберт, — что животное, именуемое человеком, и на Востоке не очень-то привлекательно.

Англичанин беспокойно задвигался на стуле.

— Разумеется, когда-нибудь со временем… — начал он.

— А время, — прервал его Аделберт, внезапно ощутив тяжесть своих двадцати пяти лет, — это не такое благо, которым мы располагаем в неограниченном количестве.

— А отсюда прямая необходимость для нас срочно решить, как лучше использовать тот краткий отрезок времени, какой нам дан судьбой.

— Или же махнуть на все рукой и выпить еще по рюмочке перно!

— Нет, нет, хватит! — запротестовал англичанин, но Аделберт уже поднялся и кивком подозвал официанта.

Затем, наскоро попрощавшись, он ушел. Пройдя бульвар Сен-Мишель, он свернул в Люксембургский сад и пошел по одной из его нарядных аллей, щедро обсаженных цветами. Аделберт отыскал свободную скамейку я, усевшись, долго разглядывал темно-серый фасад дворца. Его колонны как бы олицетворяли собой жизненный принцип, которому старались следовать двести лет тому назад, — роскошная, изысканная жизнь одних, построенная на тяжком труде и лишениях других. Ему показалось, что в портале дворца он видит даму с вычурной прической из локонов, холеную и густо нарумяненную. На ней был пышный туалет, обрекший на нищету я болезни множество бедняков, а ее жемчужное ожерелье, казалось, было сделано из сифилитических язв.

«Как странно, — размышлял Аделберт. — Стала ли лучше с тех пор жизнь? Нисколько. Просто мы убрали нищету и лишения подальше от придирчивых глаз и сохраняем ее в Азии, Африке и на островах Океании, «где все приятно взору и плох лишь человек»! Число богатых паразитов, наживающихся на чужой беде, подумал Аделберт, сейчас гораздо больше, чем в 1789 году.