Бутафор П. Чертыхальский не справился со своей задачей, ибо пошел по линии создания мебели и утвари той эпохи, вместо того чтобы вынести действие в некую абстрактную среду или, по крайней мере, изобразить мебель эпохи Александра II и III кособокой, грязной и некрасивой.
Рабочим сцены мы бы посоветовали скорее осуществлять перемены декораций между картинами. Пусть даже это отзовется на качестве сценической обстановки: так будет даже лучше, ибо вызовет отвращение зрителей. А капельдинеры должны точнее выбирать момент, когда закрываются двери в зрительный зал при начале действия и когда они вновь открываются после того, как занавес упал. А то топот опоздавших и нетерпеливых владельцев мест в зале мешает залу.
Рекомендуем также кассиру, продающему билеты на данный спектакль, предупреждать будущих зрителей, что пьеса кончается поздно и что бинокли выдаются в гардеробе под залог. А гардеробщики поступили бы правильно, если принимали бы верхнее платье у граждан в порядке строгой очереди, а не в зависимости от размеров чаевых.
Этот вид театрально-критических высказываний встречается сравнительно реже. Но он важен потому, что изо всех форм рецензий дает наиболее дотошный анализ спектакля. Появление подобного типа рецензий вызывается главным образом полемикой между двумя рецензентами.
Существенной частью анализа в таких случаях оказывается психологическая сторона и пьесы, и режиссерской трактовки, и исполнения ролей. В нашем образце полемически-психологической рецензии мы останавливаемся на оценке так называемой «семейной пьесы», ибо проблемы семьи дают значительные возможности сложных переживаний и аффектов, решений и поступков, которые допускают различные трактовки как со стороны режиссуры, так и со стороны исполнителей.
УМОРА, ДА И ТОЛЬКО!
Вероятно, читатели помнят, что в № 3 нашего журнала мы поместили рецензию на спектакль 5-го Гастрольного театра — «Ради Ляльки» (драма X. Бесноватого и Ц. Реванш). В нашем отзыве мы подробно разобрали общую концепцию спектакля и игру исполнителей. Сами артисты, участвовавшие в постановке, признали убедительность нашего анализа. Но вдруг некий Е. Лохматищев в июньском выпуске ежемесячника «За здоровый быт, против нездорового быта!» почел нужным возразить на нашу рецензию. Он предложил свою — абсолютно вздорную — теорию о том, что якобы в разбираемой нами пьесе отец малолетней Ляльки возвращается в семью не потому, что ему дорога дочь Лялька, а потому, что он будто бы разочаровался в любви к нему интриганки и интересантки Изабеллы, на которую он в первом акте променял свою здоровую советскую семью.
В № 6 нашего журнала мы полностью разбили необоснованные доводы горе-рецензента Лохматищева. Казалось бы: вопрос исчерпан… И что же? Почта принесла нам очередной, октябрьский выпуск все того же малоинтересного и, в сущности, беспринципного издания «За здоровый быт, против нездорового быта!». На 27-й странице этого органа мы с удивлением прочитали новый наскок Лохматищева на нас. На сей раз статейка называется «Путаник в роли поучителя». Нетрудно догадаться, что под путаником бестолковый полемист имеет в виду нас. Чем же мы так не угодили Лохматищеву? А вот чем: наше утверждение, что уход мужа из семьи чреват для жены неприятными переживаниями, вызывает у него ряд насмешек, и только. Как?! Неужели же Лохматищев решится утверждать, что жена довольна, если ее супруг оставляет дом и переезжает к другой женщине?.. Ведь он утверждает, что в доме после отъезда мужа и отца стало «морально чище
» (подчеркнуто нами). Иными словами, сотрудник журнала «За здоровый быт, против нездорового быта!» ратует за разводы!..Но ведь это же — умора! И еще большей уморою кажутся нам рассуждения автора двух откликов на нашу рецензию о том, что и вообще-то уходы и возвращения супругов способствуют счастливой семейной жизни, ибо они «освежают» супружеские отношения!.. Так прямо и написано: «ос-ве-жа-ют»! Ого! Ну и ну! Нет, тов. Лохматищев, советский брак — это не танец кадриль, в котором кавалеры и дамы то сходятся, то расходятся под легкомысленную музыку! И журнал «За здоровый быт, против нездорового быта!» должен был бы отстаивать единственно разумный тезис в семейных делах: никаких разводов — даже временных.
Но если угодно, еще большею уморою, чем предыдущие уморы, представляется нам утверждение неудачливого психолога Лохматищева, что будто бы сложные и, как он пишет, «занудные» (!) переживания жены и матери Капитолины Астафьевны расхолаживают зрителя; что будто бы автор пьесы должен был перенести за кулисы те рыдания, которыми оглашает сцену мать Ляльки. Как! Уверять нас, что для пьесы полезно, если что-то происходит не на глазах у зрителей, а где-то на задворках?! Но это значит, что наш уважаемый оппонент ни уха ни рыла не смыслит в драматургии. Ни уха ни рыла! — мы настаиваем на этой формулировке…