Цветочная романтика (СИ)

- Думаю, пора созывать совещание по поводу «Bashosen-Sweet», - а так же Саске думает над тем, а нет ли у него какого-нибудь переключателя, который отгородил бы его от его же сущности хотя бы на время, чтобы он-таки смог заняться делом, иначе Итачи точно что-то заподозрит. – Мне совершенно не нравится дизайн салона, ты наложил вето на рекламную кампанию, а отец… – замолкает на секунду, тяжело выдыхая. – Ну, у него всегда и на все есть свое собственное мнение. К тому же, если будем медлить, в это дело вмешается ещё и Микото-сан. А ты и сам знаешь, что мама…

- Саске! – его бормотание резко прерывают. Пресекают, вкладывая в брошенное обращение частицу силы Предка. Бездна бы проглотила этого Итачи, вместе с его безупречностью и неуместными братскими чувствами, которые они сами решили похоронить. Чувствами, которые были слишком отчетливо осязаемы, будто брат не в паре метров от него сидел, а стоял у него за спиной, положив руки ему на плечи. Фантомное ощущение присутствия. Всего лишь иллюзия, навеянная ему, дабы напомнить, почему подобного, обнимающего его брата, быть не может в принципе.

- Что? – чуть раздраженно, но больше устало. Оказывается, он изрядно вымотался. В основном, сущностно. И Итачи, конечно же, это почувствовал. Ещё бы! Ведь он сам столь опрометчиво явил свое бессилие. Но не посмотреть в глаза равно признанию этого самого бессилия и подтверждению превосходства над ним старшего брата.

Приподнять голову и посмотреть из-подо лба. Предупреждающе, чтобы и слова не мог возразить. Конечно же, Итачи возразит. Потому что это слишком важно. Для Итачи. Для Саске же это всего лишь обязанность, которую на него возложили Предки. Взвалили. Причем нечестно. Но о мертвых либо хорошо, либо ничего, пусть Предки, в сущностном понимании этого слова, мертвы и не были. Поднять голову и посмотреть из-подо лба, чтобы окунуться в марево знакомых ароматов.

Саске удивленно моргает, силясь понять, как он оказался в этом узком коридорчике, вдоль которого возвышаются, громоздятся, извиваются, плетутся и переплетаются цветы. Знакомый запах касается обоняния. Сущность воспревает. Шуршит цепями, тянучись. Вперед, к приятному золотистому свету, в очертаниях которого можно узнать знакомый силуэт.

Боль пронзает от затылка до самых пяток. Саске выгибает, словно он тетива охотничьего лука. Сущность оглушает своим протяжным ревом. Отчаянно рвет цепи с литыми звеньями. Синюшные губы орошают капли крови, скользя по серой коже. Черные языки ползут по до предела напряжённому телу. Наполненные теменью, они подбираются к глазам, щекоча веки, словно пытаются перекрасить белки. Наполнить их чернотой, исказив алый до грязно-желтого. Золотистый росчерк касается его волос. Тихо шуршит всколоченными прядями. Вынуждает запрокинуть голову и окунуться в этот манящий, золотистый свет.

Саске пытается дышать. Приказывает ватному телу, которое все ещё пронзают миллиарды иголок. Такое ощущение, что вынырнул из толщи воды, из-за чего воздух приходится буквально вталкивать в легкие и одним лишь усилием воли сжимать пальцы в кулаки.

- Сорок семь секунд, - мрачно констатирует Итачи. Довольно-таки приободряющие слова для того, чьи мозги только что чуть не поджарили, но столь унизительно это звучит в сторону Учиха от Учиха. – Я горжусь тобой, отото, - альфа улыбается, приоткрывая веки. В полной луне зрачка тьма сущности Десятого. Уникальный, прекрасный, благородный рисунок – черный сюрикен на алом, кровавом полотнище. Не его багровый цветок в темени. Идеальное Цукуеми, против которого бессилен даже его собственный, бесполезный Мангекё. В отличие от Итачи, он ничем, кроме формы Шарингана, а не привычного тройственного его зрачка, не отличается от обычных Учиха.

- Какого дьявола? – раздраженно шипит Саске. И то, что ему удалось выбраться из Цукуёми брата всего за сорок семь секунд, а это его личный рекорд, как-то не смягчают сам факт того, что он снова попался в иллюзорную ловушку, которую для Итачи сплести, что пальцами щёлкнуть. Нет, ему и щелкать не нужно. Всего-то достаточно мысленного приказа сущности, которая беспрекословно повинуется своему носителю. В ответ Итачи только и того, что, удерживая на губах самодовольную улыбку, приподнимает руку, между пальцев которой зажата бархатная коробочка. Саске осторожно переводит взгляд на ящик стола. Открыт. Будь проклят тот день, когда их предок решил, что с его-то знаниями и познаниями ему будет тесно в одном теле.

- Не к спеху, говоришь, - с легкой иронией тянет старший Учиха. Глаза снова темны. Не черны, как его, а именно темны. Как топленый шоколад. Теплый и мягкий. Но в этом взгляде нет и намека на теплоту или же мягкость. Темная, холодная пропасть, колющая своей беспринципностью.

- Итачи! – тело дрожит, и он подымает его только усилием воли. Тяжело упирается руками в стол. Дышит глубоко и надрывно. Буравит взглядом. Итачи не любопытен. Он просто Итачи. Любящий совать свой учиховский нос во все, что касается его отото. Как это по-детски. И в тот же момент явно не по-детски раздражает.