Цветочный крест • Потешная ракета

На рисунке Феодосья изобразила все, что только имеет на земле и небесах сферическую форму. В середине квадрата был вычерчен земной диск, вокруг которого на невероятно разнообразных и составляющих вместе удивительную математическую гармонию эллипсоидах и сферах вращались семь планид, кометы, звезды и прочие небесные тела. А по периметру сего квадрата шли мелкие миниатюры с чертежами всех сфер, какие только бывают в природе: бысть тут и радуга («сфера мостов в чудо»), и капли дождевые («сферы, питающие все живое»), и яйцо, и озеро, и зерна гороха и чечевицы, и плоды луковицы, репы и яблока, и чаши, и своды мостов и дворцов, и, наконец, улей как сферы трудовые. Сферу духовного Феодосия изобразила в виде венца над пламенем лампады. И внизу, в углу, круглая чернильница, как скромно пояснила Феодосья, «суть содержащая то, что помогает облечь невидимые мысли ученого в видимые, то есть сфера явственного знания».

Макарий молчал, прикрыв рот рукою, опертою на ладонь другой руки.

Наконец он, словно напуганный, что сие окажется не собственным измышлением Феодосьи, а скопированными ею чужими мыслями, быстро и с тревогой вопросил:

– Кто тебя этому научил? Аллегориям, обобщениям?

– Никто. Сама… сам додумался.

Ничего более не сказав, Макарий встал и сей же час отправился к игумену Феодору, дабы рассказать, что в лице убогого видом монаха с бабьим голосом в их распоряжении оказался мыслитель и новатор универсального измерения. И пока сей неизвестный никому самородок в их монастыре, обитель горя не будет знать с новыми идеями, их практическим воплощением и доходами от их продажи.

– Аз всегда говорил, что Русь православная способна родить не менее универсальных и парадоксальных творцов, чем католический Запад, – такими словесами завершил игумен Феодор вечернюю беседу с Макарием.

Уже в дверях Макарий вдруг вспомнил о чем-то и, повернувшись, неуверенно вопросил:

– Преподобный, а епитимья Феодсию остается в силе? Все двадцать ночей на коленях?

Феодор покачал тяжелой головою и промолвил:

– Неужели ты, Макарий, до сих пор не понял, что именно наказание тела, в нашем случае женское обличье, вознаграждается даром для души. Хотя иной раз дар творчества становится душераздирающим.

Закончив на таком весьма двусмысленном толковании своего же изречения, Феодор пошел помолиться в свою личную маленькую часовню, имевшую вид яйца с плоским основанием, каковое появляется, если с него снять твердую сферу скорлупы.

В тот же вечер Феодосья неожиданно для нее была переселена из кельи, крошечной и лаконично обставленной только сосновым столом (без лавки) и лежанкой плотницкой работы, в другое виталище – недавно отремонтированное, свежее, с дубовыми дверями и ставнями, кафельной печью, столярного дела кроватью, стулом, сундуком, полкой и столом из кедра.

Столы Афонской обители были предметом тайной зависти настоятелей всех столичных монастырей. В химической лаборатории оне бысть из мрамора. В книгохранилище и мастерской по составлению книг – дубовые, ибо дуб придает мудрости. В латинском скриптории и у переводчиков и переписчиков латинских книг все столы как один сделаны из кедра, ибо в латинских книгах часто описываются чудовища, а кедр известен своим свойством испускать благовоние, которое призвано было защищать легкие монахов от смрада, испускаемого монстрами. А игумен обмысливал свои труды за столом красного дерева, ибо пурпур и багрянец – символ торжества православной веры. Что касается младших монахов, то в их кельях стояли либо сосновые столы, как символ легкой на подъем и равнодушной к материальному юности, либо столики из липы, которая должна была напоминать о липовых колодах с самыми большими тружениками Божьими – пчелками.

А се… Феодосья перетащила свою котомку в новую келью, водрузила три книги на полку, испытала металлический рукомойник, висевший в углу при входе, подлила масла в лампаду, пощупала, наклонясь, новую войлочную постилку на каменном полу, обмыслила, что переселение каким-то образом связано с ее чертежной работой, и с легким вздохом покинула виталище – после ужина ей предстояло отстоять свою первую всенощную на коленях.

Впрочем, нельзя сказать, что Феодосье предстояло провести все ночи в одиночестве. Монахи молились здесь дружно до одиннадцати часов, старцы неизменно являлись для краткой молитвы в полночь и в три часа, а в шесть утра начинался уж новый день. К тому же Феодосья в бытность свою юродивой привыкла проводить ночи, стоя на папертях, крыльцах, а то и в дупле дерева. Привилась у нее привычка сонмиться наяву, так что иногда она не могла понять – навь или явь окружает ее?

– Сплю ли аз? – вопрошала она себя и порой не могла дать ответа.

Известно, что в таких сумеречных снах часто приходят откровения и открытия, кои в дневное время не могут преодолеть пелену суеты в сознании.