Цветочный крест • Потешная ракета

Отец Нифонт, впрочем, не выказал особого рвения в осуждении Авдотьи. Меньше всего отцу Нифонту, несшему службу уже около тридцати лет, хотелось дискутировать с молодым энергичным коллегой. Алкалось отцу Нифонту покоя. Если какие мысли и пускал он в главу, так о том, не уменьшат ли в сей год размер церковного корма, то бишь зарплаты батюшки, с десятой части доходов до восьмой? Не согрешит ли средняя дочь Анница с рыбарем Васькой, уж больно зачастил он с рыбой на двор к отцу Нифонту? В общем, отец Нифонт желал дослужить в покое, философски размыслив, что коли Богу не удалось исправить грешников тотемских, то уж ему, отцу Нифонту, и тем более надрываться бессмысленно. Жаркие теологические дискуссии отца Логгина отец Нифонт не поддерживал. Но и не спорил. А свое участие в диспутах выражал многозначительными звуками и солидным молчанием. Он философски выслушивал боевитого коллегу, с легкой грустью вспоминая, как когда-то таким же увлеченным отроком прибыл в Тотьму. И в глубине души даже желал карьерного роста отца Логгина, его убытия на вышестоящую должность в епархии: молодой коллега порядком утомил отца Нифонта своей активной верой в перевоспитание тотьмичей. Вот и сей час, делая вид, что слушает отца Логгина, опытный батюшка меж тем про себя планировал, хватит ли семейству редьки и репы до весны? И лишь потому, что урожай сих корнеплодов зависел именно от атмосферных явлений, отец Нифонт открыл рот и изрек:

– Довелось мне слышать, что при дворе государя нашего Алексея Михайловича караульным стрельцам вменено зрить погоды бденно и излагать подъячим, дабы те писали об том в особый список. А некий книжный грамотей тот список изучает и измышляет, каково будет: ведро али безведрие? Ибо плодовитость репы, редьки и хрена, да и выезд государев, зависят от ненастья али настья.

Отец Логгин взвился:

– Извините, отец Нифонт! Зрить атмосферные явления не есть грех. Но грех Авдотье прогнозировать на их основании, что меня волки растерзают. Авдотья, это, извините, не Государь наш. Царь Алексей Михайлович зело прозорливо делает, что следит за ветрами и огненными столпами, опасаясь недорода али бескормицы рабов своих. Но Авдотья-то по ветрам и морозам га-да-ет! Не далее как на той пятнице рекшет мне: «Вороны-то молчком сидят, ох ищо морознее станет! Озимые вымерзнут». Ах, говорю аз ей, сама ты ворона худая! Каркаешь, что в главу глупую взбредет. Разве вороны урожай и, стало быть, хлеб наш насущный нам посылают? На то Божья воля, и от ворон тут ничего не зависит. Хоть каркай оне, хоть пляши вприсядку. По тебе, дуре темной, так и манну небесную вороны посылают? Что сие есть, как не птицеволхование? И добро бы холопка старая эдак рекши, так ведь добронравная проскурница! Ох, много еще пахать нам на ниве тотемской! Много доносить слова Божьего до паствуемых. Бо у них одна репа на уме!

Отец Нифонт крякнул и спешно подтвердил:

– Да уж…

– Не хотят в толк взять, что не в репе с хреном счастье. А в том, чтоб в душе армония была, чтоб в мыслях – аркадия.

Что приятно было в отце Логгине, так то, что всякие книжные словеса он рек без натуги, словно с детства с им эдак изъяснялись. Аркадия та же. Другой дурак брякнул бы: райская страна невинности. А из уст отца Логгина чисто ученое слетает: ар-ка-ди-я! И со всяким словом так было. Где кузнец Пронька изрек бы «елда», а отец Нифонт – «уд срамной», там отец Логгин непременно произносил по-гречески, по-культурному – «педагоген». Первое время тотьмичи отца Логгина, конечно, недопонимали, но недопонимали с удовольствием: лепота какая в словесах! «Педагоген»… Детородный! Ишь ты… От одного названия суть действа меняется! Елдой чего станешь делать? Только блудить. В крайнем случае – подъелдыкивать. А педагогеном детородным скокотать не станешь. Бо он не для утех, а для плодовитости.

Тихо щелкало в печи, шумела, закипая, вода в котле – на тот случай, если принесут крестить младенца, пахло елеем, ладаном и ржаным хлебом, который отец Нифонт положил возле печи, дабы оттаять с мороза и употребить опосля службы. И, честно говоря, отец Нифонт маленько придремал, не роняя, впрочем, главы. Возможно, не смежи он вежей, дальнейшие события повернулись бы по-иному. И не пылать бы через год срубу на Государевом лугу… Впрочем, если учесть, что на все воля божья, то выходило, что заснул отец Нифонт не случайно, а именно Его провидением. Тут некая любопытная жена по имени Феодосья непременно принялась бы размышлять: всякого ли человека сон от Господа? Или иные сами собой засыпают? Неужели у Боженьки хватает возможностей еще и веки каждому грешнику смеживать?! Когда и успевает? Совсем, наверное, не спит… В общем, именно оттого, что батюшка придремнул, на зов выйти из служебной каморки вне очереди вышел отец Логгин.

– Чего там? – вопросил отец Логгин звонаря Тихона.

– Каитися пришедши. Вас дожидаются.

Хотя Тихон проинформировал батюшку о посетителях во множественном числе, возле сеней стояла одна жена. Тихая, как птаха на гнезде. И пахнущая медом, как травы эдемские.

– Феодосья… – смутился отец Логгин.