Цветочный крест • Потешная ракета

Потому что отец Логгин резко развернулся, взмахнув рукавами, и прочно уселся на табурет, готовясь развести дискуссию.

– Тьфу! Эту и могила не исправит. Аз молвлю об Феодосии Изваровой.

– Феодосье? – изумился отец Нифонт. – Да какие такие великие грехи за ней числились? Разве только брови сажей наводила да белилами щеки белила?

– Кстати, о белилах, отец Нифонт. Как вы трактуете такое использование белил? За что накладываете епитимью? За то, что, беля рожу, толкает жена мужей на похоть? Али за то, что белила – краска, предназначенная для икон, и, следовательно, жена кощунствует над святыми предметами?

– Ну-у, этот вопрос еще двадцать лет назад был разрешен Никоном, – неохотно крякнул отец Нифонт.

– Да-да-да. И все же?

– В 53-м году духовный собор уж решил, что запрещать женам белиться на том основании, что сей краской малюют иконы, – значит возводить хулу на иконы. Следовательно, епитимья накладывается на жену за разрисовывание рожи с целью разжигать мужескую похоть. Это вопрос давно решенный.

– Вот именно – давно, – заносчиво изрек отец Логгин. – А смотреть нужно вперед.

Как всякий молодой человек, отец Логгин снисходительно, а местами и критически относился к жизненным установкам отцов, полагая их отчасти косными и не отвечающими духу бурно меняющегося времени.

– Оглянитесь вокруг, отец Нифонт! За двадцать-то лет как все переменилось! Двадцать лет назад за ересь за ребро подвешивали, а теперь – огнем сжигают. Двадцать лет назад Авдотья глупая девкой была, а теперь – баба.

– Аз так понимаю, – с обидой промолвил отец Нифонт. – Коли вера верная, то и за две тысячи лет она смысла не утеряет. А вас послушать, так ежели сказано было «не убий!», так теперь говорить нужно «убий!»?

– Вы меня не так поняли, я, наверное, не совсем ясно изъяснился, – слегка испужавшись, пошел на попятный отец Логгин. – Заветы Божьи остаются неизменными, как наша вера. Но ведь крестные ходы стали проводить против солнца, а не посолонь. И сие новшество верно! Посолонь разве можно крестный ход совершать? Это было весьма странно. И число земных поклонов с шестнадцати до четырех верно изменили. Почто – шестнадцать? Откуда взялась сия цифра? Это был устаревший и путаный взгляд.

Отец Нифонт, который как раз таки не смог смириться с новым правилом – кланяться до земли во время молитвы «Господи и Владыко живота моего» всего четырежды, сердито крякнул про себя: «Вот пристал! Зелен еще, как гусиное говно, а учит меня!»

– Четыре поклона, несомненно – верное уложение, – осторожно согласился отец Нифонт. – Но, с другой стороны, народ-то ленив становится. Завтра он вообще не поклонится, а после завтра плясать во время молитвы начнет – а чего еще делать, коли ноги свободны? А вообще я со всем новым согласен, ежели, конечно, сие новое утверждено нашим духовным Собором.

Отец Логгин остался слегка недоволен, что дискуссия, в которой он мог бы выказать свои книжность и гибкость ума, затухла.

– А се… – впрочем, тут же встрепенулся он. – Вы меня вопросили об грехах Феодосии. А таскание щурбана Христа на скоморошьих глумах? И знаете, что она мне ответила на это? «Аз хотела Иисуса от смерти спасти».

Отец Логгин саркастически засмеялся, призывая коллегу поддержать смех.

Но отец Нифонт почему-то не засмеялся. Наоборот, отец Нифонт расчесал перстами бороду. И взгляд его сделался мечтательным.

– Аз, бывало в отрочестве, часто грезил: что как Иисус не принял бы смерть земную и не вознесся на небеса, а странствовал бы все так же с учениками своими по свету? И пришел бы однажды в наше селище, Хмелина оно звалось, и увидел бы тучные нивы наши с житом и репой, полноплодные леса, полноводную Сухону. Что как приятно бы ему было…

– Кому, отец Нифонт? – иронично вопросил отец Логгин.

– Да Христу же…

– Али он с небес не лицезреет нивы ваши тучные? Али ему сверху леса не видны?

– Так то издалека, – с умилением продолжал молвить отец Нифонт, на мгновение забыв об заботах живота – репе, рабыре, корме. – Издалека какой интерес, положим, на бабу глядеть? Все бы так и глядели за версту. Нет, каждый норовит ея вблизи заломати.

– Господи спаси… – мелко затряс главой отец Логгин. – Причем здесь баба?

– А она всегда причем…

Отец Логгин вспомнил лик Феодосии. Помолчав, он скорбно произнес:

– Аз вижу, вас не переспорить, отец Нифонт. Поедим, что ли, хлеба?

– Поедим, отец Логгин, – с сожалением возвращаясь мыслями в каморку, согласился отец Нифонт.

– А все ж таки смерть Христа была необходима, – пожевав краюшку и запив ея горячим настоем иван-чая с толикой меда, сказал отец Логгин. – А если Бог надумал бы от смерти Его спасти, то, надо полагать, совершил бы сие руками не Феодосьи какой-нибудь, а богоизбранным (отец Логгин приосанился)… да, богоизбранным рабом своим.

«Вот привязался, что банный лист к жопе, прости Господи», – подумал отец Нифонт и приветливо сказал:

– Это само собой. Ведь на все воля Божья.

Глава шестнадцатая Смиренная

– Баба Матрена, ты опять за свое? – промолвила Феодосья, извлекая из-под набитого сеном взголовья здоровый кованый нож.