Цветок для двоих [СИ]

А проснулась с тяжелой головой от того, что затекли плечи и шея ныла. И вокруг стояла тишина. Цепляясь непослушными руками, содрала с головы плотный шелк, скомкала, укладывая на колени.

— Ну ты спишь, — Крис подала ей металлический стаканчик с горячим кофе, — не обожгись. Или сперва побежишь в кусты?

— А мы где вообще?

— Не поверишь, почти приехали, — Крис примерилась и откусила от бутерброда, жуя, показала в распахнутые дверцы машины.

Когда Шанелька, моргая от яркого солнца, высунулась, добавила в спину:

— Кусты — это фигурально. Писять придется за машиной, пока наши дядьки там совещаются, видишь, головы торчат.

За ближайшим возвышением, метрах в пятидесяти от разъезженной грунтовки, торчали головы в белых и синих покрывалах, кивала черная голова Джахи в светлой шапочке на макушке.

Пока Шанелька осваивала фигуральные кусты, Крис стояла рядом с машиной, держа в руке обкусанный бутерброд и просвещала подругу.

— Ты так дрыхла, что Джахи решил на завтрак не останавливаться. Да я тоже спала, не переживай. Потом проснулась, на заправке, и снова заснула. А сейчас осталось нам ехать с полчаса, наверное. Это туареги, семья Джель-атта, так кажется. Они через три дня снимаются и уходят в сторону Алжира. Со всеми своими овцами и вербюдами. А он, значит, учитель в школе, я уж не знаю, как выглядит та школа. Но у него при себе куча книг и ящики с документами. Вот Джахи и… Ты там все? Едет кто-то.

Шанелька встала рядом с ней, застегивая пуговицу шортов. Вдалеке из клубов пыли вырывалось ноющее гудение. Потом, на фоне пылевой дымки показался низенький квадроцикл, за ним еще один. И через полминуты в низине запетляло целое ожерелье одинаковых машинок, отсюда как игрушечных, с крошечными цветными человечками. Туристы орали, махали руками стоящему на пригорке джипу и вообще всячески наслаждались путешествием.

Дамы помахали в ответ. Шанелька выдохнула, с стыдом понимая — почти всерьез волновалась, что Джахи их просто-напросто похитил, и, хотя причину назвал весомую, и даже паранджи были надеты для безопасности, но все равно у нее сосало под ложечкой. А зря, упрекнула себя, оглядывая бесконечные вокруг камни, расщелины, холмы и витые полосы грунтовок, вон кругом туристы — совсем обжитой край. Вынув мобильный, Крис успокоила ее еще больше:

— О, сеть нормальная такая. Сейчас кину пару смсок. Ты будешь, наконец, писать своему фуриозо? А то ведь рассвирепеет совсем.

— Напишу, — покорно согласилась Шанелька, — но на самом деле, смотри, какая фигня, это нам кажется, что целая жизнь у нас тут. А всего-то — два дня у моря, три дня в Геруде. Недели даже не прошло, да и беседовали мы с Димкой три дня тому. Я тебе поражаюсь, Криси, ты вообще постоянно на связи. Я бы чокнулась. А ты как Цезарь.

— И чмоки, — вслух закончила Крис и сунула Шанельке мобильник, — давай, напиши своему пурушику, как сильно ты его любишь, и вот, едешь в джипе к туарегам в сердце Сахары.

Шанелька задумалась с телефоном в руке. Нет уж, писать Диме про джип и туарегов она не собирается. Расскажет потом, дома, после ужина с вкусными жареными ребрышками. Как там в старых советах? Не вступайте в беседу с мужем, когда он голоден и устал, сперва бросьте в него едой, желательно, большим куском мяса…

«Солнц мой, — писала Шанелька, тыкая пальцем в непривычную клавиатуру и хмурясь на дурацкие подсказки т9, - у меня все ок, положи, плиз, денег. Люблю, целую в ухи. Нель-Шанель».

— Ой, — расстроилась, тыкнув пальцем «отправить», - ну я, как всегда. Я себе послала смску. На мой номер.

— Шли еще раз.

Шанелька отправила поцелуи повторно. И они забрались в джип, потому что Джахи и шофер возвращались, помахав собеседникам. Машина развернулась, Шанелька, припав к окну, еще минуту видела на склоне, как удаляются синие покрывала, закрывая вьющимися складками верблюжьи бока.

Лагерь туарегов оказался совсем не таким, каким представлялся путешественницам по репортажам отдыхающих, что покупали экскурсии на квадроциклах, после с некоторым разочарованием постя фоточки в социальных сетях: пара верблюдов, жестяные сараи, обязательная открытая хижина под соломенной крышей, в которой на старых коврах и засаленных матах туристам подавали чай и кофе. Там, как правило, бегали дети, улыбались в камеры женщины в серебряных серьгах, отводя от смуглого лица край покрывала.

А тут, в неглубокой маленькой низине, обрамленной холмами, сначала плоскими, а дальше все более высокими, стояла крепкая брезентовая палатка, по виду военная, и поодаль — еще две, большие, основательные, но собранные из разнокалиберных лоскутов холста, брезента и кусков клеенки. Ни овец, ни верблюдов, ни квадроциклов. Правда, за самой большой палаткой торчали врытые в сухую землю какие-то железные конструкции, похожие на длинные корыта. А на открытой площадке стоял еще один джип — невероятно древний, с обрезанным по самые сиденья верхом.

Усталые от долгой тряски дамы стояли рядом с машиной, щурясь на маленькие пылевые смерчи, гуляющие по вытоптанному пятачку низины.