Цветок из Кирены

Глаза Луллу светились гастрономическим восторгом при мысли о том, как повар-тунисец приготовит нам артишоки, сварит их в подсоленной воде с несколькими каплями лимонного сока.

Вспомнив о еде, мы поспешили накрыть себе ленч на клочке земли, где особенно ярко пестрели цветы. Дочери хладного Севера упивались нехитрой трапезой, которую солнце и веселое цветочное раздолье превратили в праздничный пир.

— Жаль, что мы живем в Сусе, — заметила Луллу, беря длинную редиску и макая ее в грубую соль на клочке зеленой туалетной бумаги таким же элегантным жестом, как если бы она на званом обеде у себя в Финляндии макала весеннюю спаржу в растопленное масло.

— Что верно, то верно, — согласилась я. — По чести говоря, Суса — настоящий медвежий угол. Живем где-то на отшибе… Развалины Аполлонии мы уже изучили наизусть. А вот киренские руины нам еще изучать и изучать, к тому же от Шахата гораздо ближе до столицы, Эль-Вейды…

— Там хоть можно купить свежие овощи и другие вкусные вещи, которых нет в Сусе, — перебила меня Луллу.

— Мотель в Шахате в ближайшие недели будет занят, но ведь можно справиться в отеле, вдруг там есть свободные номера, — предложила я.

Откровенно говоря, нам успели надоесть сквозняки в комнатах и открытая всем ветрам лестница в Сусе, да и повар-тунисец уже исчерпал свой скромный репертуар.

Итак, знакомство с Фаидией состоялось. По Плинию, этот район годился «только для сильфия», но Луллу, если она затеет писать современную «Естественную историю», может подтвердить, что в наши дни фаидийские земли вполне подходят для дикого артишока.

И если не считать столь пагубного для скота дриаса, мы так и не нашли в этой полосе ничего похожего на сильфий.

МОНЕТА С СИЛЬФИЕМ

На обратном пути из Фаидии мы заглянули к нашему приятелю, директору большого, роскошного отеля в Шахате, и — представьте себе! — услышали от него, что на следующий день освободятся два номера, которые он может сдать нам. И мы поехали дальше курсом на северо-восток, торопясь поскорее распутать петли на спуске к Аполлонии, чтобы рассчитаться в гостинице в Сусе, уложить свои вещи, попросить повара приготовить артишоки Луллу и повидать бельгийца с монетами, с которым Луллу познакомилась накануне вечером.

Сразу за последним виражом, когда машина вышла на прямую дорогу, я вдруг увидела несколько дриасов с полностью созревшими плодами и нажала на тормоз.

Большие соплодия шуршали, как бумага, на слабом ветру. Я внимательно рассмотрела один плод.

Он был плоский, овальный, с продольными ребрами посередине и двумя прозрачными крылышками по краям.

Я благодарно глядела на эти тонкие крылышки, словно вырезанные из папиросной бумаги. Такая характерная примета позволит мне без труда отыскать в моих «Флорах» латинское наименование дриаса, как только я вернусь в гостиницу!

Увы, на деле это оказалось не так-то легко.

В «Флоре Египта для студентов», составленной Виви Текхольм, о феруле говорилось, что у нее широкие, плоские, гладкие плоды с ровным краем. И ни слова о крылышках.

В «Цветах Средиземноморья» Полунина и Хаксли я нашла рисунок плода ферулы. Овальный, с ребрами посередине, но никаких крылышек по краям. А ведь у наших экземпляров они достигали почти сантиметра в ширину.

В имевшихся у меня книгах о флоре Севера — ни слова о феруле. Я вернулась к Африке, внимательно читала текст и рассматривала иллюстрации, но во всем разделе, посвященном семейству зонтичных, так и не нашла ни одного рода с крылатыми плодами, как: у дриаса. А между тем я могла поклясться, во-первых, что дриас принадлежит к зонтичным, во-вторых, что у него плоды с широкими крылышками.

Роды нартекс и тапсия, которые упоминались в сделанных мной и Луллу выписках из ученых трудов, вообще не встречались в моих африканских «Флорах».

— Это не ферула, — мрачно пробормотала я, когда Луллу влетела в мою комнату.

— А я этого и не думала, — весело отозвалась Луллу. — Но повар обещал сварить их в подсоленной воде с лимонным соком с утра пораньше, к нашему отъезду. Он сказал, что это тот самый сорт.

Опять эти артишоки…

— Я про дриас, — сдержанно пояснила я. — Это не ферула.

— Ах, этот! — Луллу с явным трудом переключилась с нежной съедобной зелени на ядовитый дриас. — А что же это такое?

— Понятия не имею, — честно созналась я. — Поглядим, может, твой бельгиец нас просветит.

Мы спустились в вестибюль, и вскоре туда же пришел долгожданный бельгиец. Его сопровождали двое, в том числе один ливиец, который два года назад участвовал в ботанической экспедиции, охотившейся за сильфием; наш новый знакомый объяснил, что он потому и привел его с собой.

Какое счастье! Наконец-то мы встретили людей, которых наши проблемы не повергают в полное недоумение! Мы обрушили град вопросов на ливийца, но, к сожалению, мало что извлекли — взаимные языковые трудности помешали. Зато бельгиец вручил нам толстую книгу в сером переплете, написанную французом Франсуа Шаму и озаглавленную «Кирена при Баттиадах».