Мы сделали прилагательное из слова «лазер» по примеру императора Августа; Макробий пишет, что император обращался к своему близкому другу Меценату «лазер Аретин», подразумевая «мой дражайший друг Аретин», ибо лазер в то время ценился чрезвычайно высоко. В самом деле, вожделенная камедь продавалась на вес золота и серебра, которые тогда были равны друг другу в цене. Кирепяне платили дань Риму лазером, и когда Цезарю понадобились деньги для войн, он взял из государственной казны полторы тысячи фунтов лазера. А император Август, как я уже сказала, сделал из лазера эпитет, чтобы показать, сколь высоко> он ценит своего друга. Словом, у меня были все причины чувствовать себя польщенной.
И все же мысль о том, что надо расставаться с Аполлонией, омрачала мое настроение. Правда, чемоданы были уложены еще накануне. Но еще предстояло-с помощью слуг тащить вниз по крутой лестнице прессы, пишущую машинку и всевозможные пожитки, запихивать их в машину, ехать в Шахат, там опять выгружаться и нести наш багаж по другим лестницам; в номер, где придется заново привыкать к испорченной настольной лампе, бастующему крану и прочим изъянам. Пока еще освоишься…
Когда погрузка была окончена, прибежал повар-тунисец с полиэтиленовым мешочком, в котором лежали-только что сваренные артишоки Луллу. Этот маленький эпизод отчасти подсластил нам горечь расставания с отелем в Сусе.
Утренняя трапеза состоялась на краю оврага, где мы» любили останавливаться, во-первых, из-за чудесного» вида, во-вторых, ради обилия редкостных цветов. Впрочем, на сей раз наше внимание было целиком поглощено горячими артишоками, которые изысканным вкусом превосходили все культурные артишоки, какие нам когда-либо доводилось есть.
Не было еще девяти, когда мы приблизились к Ша-хату. Полагая, что обещанные нам номера еще не убраны после предыдущих постояльцев и уборка начнется не скоро, и не желая праздно сидеть и ждать. в вестибюле, мы решили, не разгружая машины, посетить обширный район развалин к западу от центральной Кирены, который приметили во время предыдущих вылазок.
Для этого мы свернули на дорогу, идущую несколько севернее Эль-Бейдского шоссе, и ехали по ней, пока не очутились в окружении цветов, разрушенных стен, намогильников и беспорядочно разбросанных в поле больших каменных саркофагов. Некоторые саркофаги перекосились и наполовину ушли в землю; все говорило-за то, что на этом участке еще не трудились дотошные археологи.
Как всегда, мы с Луллу разошлись в разные стороны. Ее больше всего занимало содержимое саркофагов. А меня привлекла напоминающая львиный зев маленькая трехлистная льнянка[41]
с желтыми и белыми цветками и синими чашечками, а также маленькое ползучее-растение с синими цветками, на первый взгляд до того похожее на очный цвет[42], которым изобилуют шведские поля, что я сперва не собиралась его трогать, так как в моей коллекции этот вид уже представлен. Но тут я разглядела, что у него не раздельные лепестки, а сплошной венчик с широкой кромкой. Оказалось, что-это мелкоцветный сицилийский вьюнок[43], довольно редкий в Северном Египте, широко распространенный в районе Джебель-Эльба на крайнем юго-востоке Египта и вовсе не встречающийся в Швеции.Я увидела также маленький молочай[44]
, до того-невзрачный и неинтересный, что не хотелось даже нагибаться за ним. Но тут я вспомнила, как Виви Тек-хольм однажды сказала мне:— Бери все, что увидишь! Даже самое неказистое и заурядное на вид растеньице может оказаться ценным!
А потому я добросовестно выдернула из земли два экземпляра молочая и заложила их между промокашками в пресс вместе с трехцветной льнянкой и синецветным вьюнком.
Мне не пришлось об этом пожалеть. Когда мой сбор попал в руки Виви Текхольм, ее особенно обрадовал невзрачный молочай Бивона, который считается большой редкостью. Правда, этот вид молочая упоминается в ее «Флоре Египта для студентов», но в богатейшем гербарии Виви не было ни одного экземпляра.
Вдруг я услышала громкий голос Луллу:
— Скорей иди сюда! Бьюсь об заклад, такого цветка ты еще никогда не видела!
Заманчивый призыв! И хотя цветы в отличие от птиц и насекомых не склонны спасаться бегством от человека, я быстрым шагом направилась к саркофагу, над которым наклонилась Луллу.
Крышка съехала, было видно темное и влажное дно каменного ящика. А на дне — семь-восемь экземпляров растения, при виде которого у меня по спине побежали мурашки.
Они напоминали наши белые каллы из погребальных венков, только соцветия с листьями-покрывалами были поменьше и поуже. Однако не мысль о наших мертвенно-белых каллах и о похоронах заставила меня содрогнуться, а окраска покрывал: темные, коричневато-фиолетовые воронки на анемичных, лишенных хлорофилла стеблях-переростках. И прямо из сырой земли на дне саркофага, тоже какие-то непомерно длинные, торчали широкие стрельчатые листья.
— Неприятный вид у них, — констатировала Луллу.