Цветок из Кирены

Мы проснулись на восходе. Во всяком случае, но часам должен был быть восход, но солнце явно было не в духе. — Оно упорно пряталось за толстой пеленой густого желтого тумана.

Пройдя вместе с машиной все контроля, оформив выезд и въезд, мы принялись спускаться к Соллуму, видя от силы на несколько метров вперед. Было жарко и душно.

— Это здесь красота неописуемая? — поинтересовалась Луллу.

— Ага, при солнце, — подтвердила я. — Когда внизу простирается бирюзовое море… Да только сейчас такая погода, что его совсем не видно.

В Соллуме нас настигла песчаная буря. Вихри раскаленного песка закружились над дорогой, песчинки проникали через все щели в машину, набивались в уголки глаз, в нос, в уши, волосы. Сухой зной усугублял наши мытарства, скорость не превышала двадцати километров в час, но мы все же пробились в Мерса-Матрух. В нескольких километрах западнее города на берегу высится утес Агиба, который я тоже расписала Луллу как верх красоты. Увы, и тут метеорологические условия уготовили моей подруге разочарование; нам пришлось утешаться египетским обедом в грязноватой таверне в этом маленьком приморском городке с изумительными окрестностями, скрытыми в пелене плотного желтого тумана.

Когда мы отъехали от Мерса-Матруха на восток, песчаная буря унялась и туман рассеялся, но мое обещание показать Луллу еще одну достопримечательность и на этот раз не было выполнено. Речь идет о потрясающей, незабываемой картине военных кладбищ в Эль-Аламейне, среди которых английское кладбище с бесконечными прямыми рядами простых надгробных камней больше всего берет меня за душу. На каждом камне — фамилия и год рождения, чаще всего — 1920-й. А год смерти — один и тот же для всех этих тысяч молодых людей, черный год одной из самых тяжелых для Англии фаз второй мировой войны. 1942-й, год битвы при Эль-Аламейне…

Мы проезжали щиты с предупреждениями о лежащих в полях минах, которые за двадцать семь лет не утратили своей смертоносной силы. Но милосердный покров ночной тьмы уже скрыл место, где ярость держав «оси» вылилась в потоки крови.

Мы промчались мимо в ночи. И подумали, что наша усталость, наш голод, пот, грязь — все это ничто перед муками, выпавшими на долю английских солдат, которые воевали и кончили свою жизнь в этих местах. Местах, где камни говорят и немые надписи шепчут свое вечное осуждение бессмысленности войн и злобы человеческой.

МЕД И ДЕГОТЬ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ

После того как мы ворвались в ботанический кабинет Виви Текхольм и бурная радость свидания озарила и без того солнечное помещение, после того как мы хорошенько потискали друг друга в объятиях, Виви нетерпеливо спросила:

— Ну как? Нашли сильфий?

В ее голосе не было ни капли иронии. Ибо Виви Текхольм — величайший в мире оптимист, недаром она столько раз выражала надежду дожить до решения загадки сильфия. И она слепо верит в неограниченные возможности и способности своих ботаников-любителей.

— Мне очень жаль тебя огорчать, Виви, — сказала я. — Но мы ни на миллиметр не приблизились к ответу. Вот единственное, что мы нашли.

Я положила на один из длинных рабочих столов в кабинете несколько высохших корней и увядших растений дриаса.

— Кроме того, у нас, конечно, есть запрессованный экземпляр. И есть другие цветы, не имеющие ничего общего с сильфием.

— Отлично, — сказала Виви, — Я всегда рада любому пополнению моих коллекций.

Она уже держала в руках соцветие дриаса с плодами.

— Это не может быть ферула, — задумчиво произнесла она. — У ферулы не бывает крылатых плодов.

— Местные жители называют его дриасом, — уныло сообщили мы.

— Минутку, я схожу за своими «Флорами», — сказала Виви и исчезла в лабиринте книжных полок в библиотеке.

Полистав книги и пристально рассмотрев в лупу крылатые плоды, она подвела итог:

— Нет, это не ферула. Это, должно быть, тапсия. А точнее, гарганская тапсия.

Мы с Луллу обменялись красноречивыми взглядами. Итак, наша ферула вовсе не ферула. Она не из того рода, к которому современные ботаники единодушно относят сильфий. Да, но ведь гарганская тапсия для нас тоже не совсем неведомое наименование… Вдруг Луллу просияла.

— Это же то самое растение, которое и Вивиани, и Делла Челла, и Барт в прошлом веке считали сильфием, — радостно прощебетала она.

— В том-то и дело, что в прошлом веке, — мрачно произнесла я. — Правда, А. Фойгт и А. Ваче недавно поддержали эту гипотезу, но она подвергается очень сильной критике со стороны большинства исследователей.

Не зря я штудировала выписки Луллу в дождливые дни и бессонные ночи, когда под рукой не было другой литературы.

Виви молча слушала нашу дискуссию, ласково улыбаясь потугам ботанических выскочек.

— И все-таки, по-моему, вам стоит еще раз проверить эту гарганскую тапсию, — весело предложила она. — Ведь никто еще не доказал окончательно, что сильфий на самом деле принадлежал к роду ферула. Почем знать, может, это был один из видов тап-сии.