Цветок из Кирены

— Ну вот, и он подробно описывает каждую фигуру и каждую деталь росписи на вазе Аркесилая: царя и других лиц, ящерицу, птиц, мешки с сильфием, весы с обезьяной…

— Это и я могу сделать, даже с закрытыми глазами, — перебила я ее. — Но ты уж меня извини…

Я хотела сказать ей, что мне не пришло в голову изучать анатомию царя, поскольку это вряд ли могло приблизить нас к решению загадки сильфия, однако моя фраза так и осталась незаконченной. Обуреваемые нетерпением, мы с Луллу не давали друг дружке договорить до точки.

— Представляешь себе, он так же, как и ты, считает, что взвешивание не могло происходить на борту корабля в гавани Аполлонии, а что сильфий взвешивали на суше. Он доказывает…

— Вот досада, — перебила я ее.

— Досада? — удивилась Луллу. — Что же досадного в том, что известный современный французский историк, сторонник критической школы, разделяет твое мнение?

— Нет, конечно, это совсем не плохо, — мигом поправилась я. И печально добавила — Обидно только, что меня все время опережают… «Кирена при Баттиадах» вышла в Париже в 1953 году.

— Во всяком случае, он разбирает пункт за пунктом и показывает, что взвешивание никак не могло происходить на тесной палубе качающегося корабля. И что нелепо думать, будто фон изображает парус. Где же это видано, чтобы судно во время погрузки стояло на якоре под парусами. Вот что считает Шаму: «Мы находимся в самой Кирене, на агоре или перед царским дворцом. Для защиты владыки растянут шатер. Перед царем помещены большие весы, подвешенные на горизонтальном бревне, опора которого находится за пределами поля зрения».

— Ничего не скажешь, все это звучит очень разумно, — заметила я, когда Луллу остановилась, чтобы набрать воздуха. — Ну, а что там у короля между ногами?

— Сейчас услышишь, что Шаму пишет дальше: «Рассмотрим теперь объект всех этих действий. Его описывали неопределенно, как «компактные волокнистые предметы». На самом деле, хотя роспись повреждена, на оригинале ясно различаются не какие-то там волокнистые комья, а уложенные друг на друга предметы с четкими очертаниями. Это особенно хорошо видно между ногами центральной фигуры, где упомянутые предметы сложены на земле рядом друг с другом. У этих больших белых объектов яйцевидная, сравнительно продолговатая форма, а на одном из двух концов есть что-то вроде сердцевидной выемки…».

Мне показалось, что я начинаю догадываться, куда клонит Шаму. А Луллу энергично продолжала переводить с французского.

— «Никакого сомнения: перед нами корни сильфия, описанные древними авторами. Извлеченные из земли и очищенные, они затем поступали в царские хранилища. Плетеные мешки позволяли воздуху циркулировать и обеспечивали долгую сохранность. Недаром Теофраст уподобляет подвалы Кирены сильфиевому руднику».

Здесь Луллу опять остановилась. Я тоже молчала, погрузившись в раздумье.

— Христина, ты слушаешь?

— Слушаю.

— Так ты не можешь посмотреть на картинку, как там обстоит дело с этими сердцевидными предметами между ногами у царя?

— Я смотрю — смотрю так, что глазам больно. И хоть ты меня режь, не могу рассмотреть ничего сердцевидного. Даже в увеличительное стекло.

Зажав телефонную трубку между щекой и плечом, я навела лупу на искомый фрагмент росписи.

— По чести говоря, я не вижу даже ног царя. Там, где кончается одеяние и где должны быть ноги, видно только волокнистое вещество, которое, по словам Шаму, вовсе не является волокнистым веществом. А ниже него — царские башмаки. И никаких ног.

— Странно, — сказала Луллу. — Ты абсолютно уверена?

— Приезжай в Каир, помоги мне отыскать ноги царя, — предложила я. — Но ты мне скажешь, какое отношение имеет это нечто сердцевидное к решению загадки сильфия?

— Шаму пишет, что сходство между формой корня на вазе Аркесилая и предполагаемым «плодом» на монете подтверждает гипотезу, что плод на монете — не плод, а корень. И он продолжает: «Если это толкование верно, отпадает одно из главных препятствий на пути, ведущем к опознанию настоящего сильфия древних. Слово за ботаниками, которым надлежит довести до конца исследование на основе этих новых данных».

— Гм, — сказала я.

— Что «гм»? — озадаченно спросила Луллу.

— При всем моем уважении к историкам критической школы я бы хотела, чтобы они относились несколько критичнее и к своим собственным гипотезам.

Подведя в столь туманной формуле, достойной дельфийского оракула, итог нашего знакомства с Шаму, мы условились, что Луллу завтра приедет в Каир, чтобы помочь мне отыскать сердцевидные корни между ногами у царя Аркесилая.

СНОВА К КЛАССИКАМ

Положив телефонную трубку, я надолго задумалась. В кои-то веки нам попался добросовестный современный исследователь. Чуть ли не после каждого утверждения— цифра, отсылающая к сноскам, а в сносках названы источники, и похоже, что ни один классик и ни один из более поздних исследователей не укрылся от зоркого глаза Франсуа Шаму.