Цветок Прерий

– Джеронимо думает, что это мое ранчо, а ты моя жена, – объяснил он, когда Маккензи вопросительно взглянула на него. – Он может удивиться, если увидит, что я иду спать в дом управляющего. Поверь, лучше будет, если он не узнает, что я его обманул.

Маккензи вздохнула.

– Да, я понимаю. Ты можешь лечь на кушетке в кабинете. Я не усну до тех пор, пока эти индейцы не уедут.

Кэл рухнул на стул и взъерошил волосы над повязкой.

– Мак, ничего не случится. Джеронимо – опасный человек, даже злой человек. Но он скорее умрет, чем совершит поступок, порочащий его честь. Он никогда не злоупотребит нашим гостеприимством, напав на нас. До тех пор, пока в лагере нет женщин, которые могли бы приготовить тизвин и напоить воинов, он сам будет охранять наш покой. – Тизвин?

– Это любимый спиртной напиток апачей. Женщины варят его сами, у некоторых есть рецепты, которые передаются из поколения в поколение – гордость семьи.

Я слышал, что в резервации были большие волнения, когда белые запретили варить тизвин.

– А жены наших апачей умеют варить его?

Кэл улыбнулся тому, что Маккензи назвала горных апачей «нашими».

– Наверное, да, но они не станут готовить его для Джеронимо. На всякий случай я велел Мако, Исти и Бею, чтобы их жены не показывались на глаза. Ты же заметила, что их нисколько не обрадовало появление этого отряда. Белые ошибаются, считая, что все апачи одинаковы.

Маккензи покачала головой.

– Я все равно не смогу уснуть.

– Тогда я останусь с тобой.

Ночь была долгая, часы тянулись мучительно. Маккензи попробовала было заняться чтением, но не могла сосредоточиться. Кэл сел напротив нее в кресло, которое когда-то было любимым креслом Фрэнка Батлера, и откинул голову на спинку. Глаза его были закрыты, мышцы расслаблены, но Маккензи чувствовала его готовность вскочить в любую минуту. Время шло медленно, а они молчали и даже не смотрели друг на друга. Глаза Кэла оставались закрытыми, казалось, он ничего не замечает. И в то же время Маккензи чувствовала себя очень спокойно, находясь в одной комнате с ним. Интересно, так ли уж он сам уверен в порядочности Джеронимо? Когда Маккензи перестала бороться с изнеможением, сдалась и уснула, полночь миновала давным-давно.

Во сне Маккензи почудилось, что апачи проснулись и ходят за домом для гостей, но в следующую минуту она ощутила на лице первые лучи восходящего солнца. Кто-то заботливо укрыл ее покрывалом, которое вчера вечером она оставила на спинке кресла Кэла. В пустой комнате было тихо. Маккензи была одна. Дом не спалили, и ее не зарезали во сне. Видимо, Кэл был прав, говоря о странной чести Джеронимо.

Когда Маккензи выбежала из дома и вдохнула прохладный утренний воздух, ей посчастливилось обнаружить еще одну вещь: пространство за домом для гостей опустело, от Джеронимо и его отряда не осталось никаких следов.

Дни после визита Джеронимо проходили нормально, но это странное спокойствие настораживало Маккензи. По опыту она знала, что настоящего покоя не бывает, а затишье – предвестник бури.

Однако, у Маккензи было так много дел, что на пустые размышления и тревоги не было времени. Она вместе с ковбоями объезжала пастбища, проверяла телят и жеребят, родившихся этой весной; вместе с Кэлом, горными апачами и Буллом Фергюсоном сопровождала двадцать двухгодовалых лошадок в форт Бьюкенен; а когда появлялась свободная минутка, Маккензи читала Фрэнки, помогала Лу и Кармелите на огороде, с цыплятами, с поросятами. К восторгу Фрэнки у Дейзи родились хорошенькие маленькие поросятки.

Ковбоев Маккензи оставила на попечение Кэла. Они, как обычно, были недовольны своей судьбой, сетуя на то, что им приходится много работать и совсем не удается повалять дурака. Они были недовольны присутствием горных апачей и оскорблены тем, что приходится работать на женщину – любовницу индейца. Визит Джеронимо не способствовал сближению Кэла с работниками ранчо. Если до этого ковбои побаивались индейских привычек Кэла, то после того, как Джеронимо приветствовал Смита как своего родственника, они стали по-настоящему бояться управляющего и не хотели с ним связываться. Одного взгляда Кэла бывало достаточно, чтобы прекратить ссору, готовую перерасти в драку; а стоило ему нахмуриться, как все бунтовщики замолкали. Маккензи видела, как Кэл обратил их страх против них самих. Эти люди привыкли бояться тех, кто ими руководил, а в руках Кэла страх оказался очень эффективным оружием, потому что он не злоупотреблял им, а просто умело пользовался.

Маккензи часто размышляла над тем, в каком невыгодном положении очутился Кэл. Наняли его с большой неохотой и лишь потому, что без него невозможно было обойтись; работники подчинялись ему только из страха. Такой человек, как Калифорния Смит, заслуживал лучшей участи.

Маккензи сама удивлялась этим мыслям. После того неприятного эпизода в конюшне ей следовало разозлиться на него, но в памяти остались слова Кэла о том, что он все еще любит ее, и глупое сердце не могло забыть их.