Цветок Прерий

– Нет, – честно призналась Маккензи. – Людям, живущим в этих местах, приходится привыкать к тому, что они теряют того, кого любят из-за творящегося вокруг беззакония, бандитов, нечестных представителей власти, войн за территорию… апачей. Шесть лет назад я не знала, что мне с этим делать, поэтому и выместила на тебе весь гнев и возмущение, – от горьких воспоминаний она сразу помрачнела и тряхнула головой, чтобы прогнать их. – В те времена я верила в то, что добро всегда вознаграждается, всегда побеждает, и мир для меня был полон волшебными сказками и любовью. Я была слишком упряма и глупа, чтобы понять, что заблуждаюсь.

– Ты не была глупой, – Кэл заговорил таким же успокаивающим голосом, каким беседовал с кобылицей, – просто ты была молодой, зеленой, и тебе не повезло.

– Нет, я была глупой, – настаивала Маккензи. – Надеюсь, хоть теперь я кое-чему научилась, – она слабо улыбнулась, как бы извиняясь перед ним. – Я по-прежнему упряма, но не глупа и больше не верю ни в любовь, ни в волшебство, Кэл.

Он напряженно всматривался в глаза Маккензи.

– Если это так, то ты не настолько хороша, как была шесть лет назад. Мак, мир полон чудес. Люди, не верящие в них, просто их не замечают.

Маккензи не успела ответить, потому что лошадь начала тужиться изо всех сил. В течение следующего часа она старалась, как могла, произвести на свет жеребенка, но безрезультатно. Что-то было не так. Все остальные лошади встревоженно молчали.

Когда час прошел, Кэл сбросил с себя рубашку и направился к бадье с водой, чтобы вымыть руки и ополоснуть грудь.

– Что случилось? Что с ней? – спросила Маккензи с упавшим сердцем, она необычайно привязалась к этой лошади.

– Бедняжка… Я надеялся, что жеребенок повернется сам, но этого не произошло. Он находится в таком положении, что она не может родить его.

– Что… что ты собираешься делать?

– Повернуть его.

– А ты умеешь?!

– Пару раз приходилось, – Кэл снял веревку, висевшую на крючке. – Это нелегко и не всегда получается. С лошадьми это всегда сложнее, чем с коровами, можно случайно повредить что-нибудь, что уже не заживет.

– И что тогда?

– Тогда лошадь умрет, – быстро сказал он. – Она все равно умрет, Мак, если я не попытаюсь помочь ей, – добавил он, заметив испуганное выражение лица Маккензи. – Этот жеребенок сам не повернется.

Задача была не из легких. Маккензи смотрела на живот несчастной лошади, пока Кэл пытался подвинуть жеребенка, засунув руку внутрь кобылицы. Маккензи отводила хвост лошади, чтобы он не мешал Кэлу, и ей пришлось увидеть эту неприглядную процедуру. Молния из последних сил тужилась, и Маккензи заметила, как побледнело от боли лицо Кэла, когда напряглись сильные мышцы лошади.

Когда Кэл остановился, чтобы перевести дух, он весь был измазан зеленоватой слизью; рука его оставалась внутри лошади.

– Я обвязал веревкой его переднее копыто, – сказал он Маккензи. – Стань здесь и возьми этот конец.

Маккензи осторожно взялась за конец веревки, который высовывался из родовых путей лошади.

– Когда я скажу, начинай тянуть изо всех сил. Это будет трудно. Пока ты будешь тащить, я попробую повернуть его, как надо. Готова?

От волнения сердце Маккензи билось учащенно.

– Готова.

– Тяни!

Она уперлась ногами в пол и стала тянуть.

Работа на ранчо сделала Маккензи крепкой и выносливой, но в данном случае этого было недостаточно. Ничего не сдвинулось с места.

– Тяни еще!

Маккензи снова уперлась ногами в неровные доски пола и налегла на веревку всем весом своего тела. Медленно, очень медленно что-то стало подвигаться. Кэл что-то промычал, закручивая веревку.

– Вот он идет, – сказал он, скрипя зубами. – Тпру! Маккензи ослабила веревку. Лошадь возобновила свои усилия. Кэл взял веревку из трясущихся рук Маккензи и осторожно потянул, помогая кобылице. Через минуту из Молнии выскользнул жеребенок, весь покрытый слизью. Молния повернула к нему голову, понюхала и тут же обессиленно опустилась на пол, предоставив Кэлу очищать ее жеребенка самостоятельно. Он бережно вытер сначала нос малыша, а потом и все тельце.

– Мальчик! – гордо объявил Кэл, будто сам был его отцом.

Маккензи поражалась тому, как осторожно он протирал глаза и мордочку детеныша, а когда Молния, повинуясь инстинкту, наконец поднялась на ноги, Кэл ласково подтолкнул новорожденного к соску матери. Маккензи стояла рядом с Молнией и тихо говорила ей о том, что она прекрасная мать. Вскоре жеребенок шумно зачмокал, и уставшая кобылица удовлетворенно вздохнула.

– Добро пожаловать в этот мир, Ветерок, – сказал Кэл.

Маккензи усмехнулась.

– Тебе нельзя было называть его по имени. Это привилегия Фрэнки.

Кэл улыбнулся.

– Не волнуйся, к утру он забудет это.

Когда пятью минутами позже они умывались возле бака с водой, им все еще было весело от этой маленькой шутки. После таких мучений обоим нужно было расслабиться и посмеяться. Они веселились даже из-за того, что оба перепачкались кисло пахнущей родовой жидкостью.