Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы (СИ)

— Человеческая жизнь так скоротечна! Мне бы, верно, не хватило ее, чтобы исполнить задуманное, но сколь будет возможно, я бы хотела покровительствовать искусствам, ведь в мире нет ничего прекраснее, чем воплощенная человеческим гением красота. Со всех краев света я бы созвала миннезингеров, пригласила бы зодчих; я бы велела настежь распахнуть двери темниц и бестиариев, а на их месте сажать цветы, какие только существуют в мире! Я бы много путешествовала и обязательно привозила из своих странствий книги. Как бы хотелось мне собрать библиотеку, равной какой не сыщется ни в одном королевстве!

Да уж, забавная из нас получится парочка правителей! Если я ничего не смыслил в управлении государством, то и принцесса, взращенная среди ангелов и лилий, была далека от чаяний простого люда.

Тут от окна ощутимо дохнуло сквозняком, отчего Нинедетт поежилась, а передо мной точно въяве встала лачуга близ Гнилого ручья, где я оставил женщину, давшую мне жизнь. Мне вспомнилась темень глухих подворотен, где вершились столь же темные делишки. Вспомнилось, как мы с Пронырой и Везунчиком заглушали грубыми шутками голодное бурчание живота, и тот прозрачный мальчонка, которого мы тщетно пытались спасти в холодном месяце снегоплясе. Сколько книг нужно было сжечь, чтобы согреть его? Я тряхнул головой, стремясь отогнать непрошенные видения, но разбуженные порывом ветра, они не желали возвращаться в небытие.

— Я хочу отыскать Цветок Смерти, — пробормотал я свое заклинание. Такая малость — всего лишь вернуть колдунью. Мир несовершенен, и одному человеку, даже облаченному королевской властью, не изменить его.

— И вы не хотите даже попытаться? — эхом откликнулась Нинедетт.

Похоже, я думал чересчур громко.

— Спустимся, ваше высочество? Беседы куда удобнее вести в тепле.

За разговорами и мечтаниями, встречами, интригами, сплетнями приближался день коронации. Зарядили унылые осенние дожди, но они не мешали приготовлениям. Добрая сотня плотников уже возводила помост на дворцовой площади, чтобы сановным гостям было где подождать, пока нас с Нинедетт обвенчают в соборе. Перед коронацией этот помост обтянут белым сукном в знак чистоты помыслов собравшихся, а пока голый остов темнел сырым деревом. Такой же помост уже стоял у главных ворот столицы, где под пророчеством о королевском даре должно было состояться второе венчание — венчание на царствование. Искусные вышивальщики загодя расшивали драгоценными нитями свадебные наряды. Невзирая на сочащуюся с небес влагу, горожане украшали дома, ощущая свою причастность к намечающемуся торжеству. По раскисшим дорогам виноделы везли пузатые бочонки из солнечных Вечерних провинций. За ними следом в столицу стекались любители дармовой выпивки — поддавшись на уговоры Браго, я распорядился наполнить фонтаны вином, как прежде это сделал король Максимилиан. Повара совсем загоняли поварят, запасая кушанья для праздничного пира.

Чем ближе становился день коронации, тем сильнее разбирало меня беспокойство: я думал о тысяче совершенно разных вещей как действительно важных, так и вовсе несущественных. Хотя занимавшие меня мысли вряд ли имели значения, важно было лишь то, что происходило в действительности. В эти дни я особенно боялся выдать себя неосторожным словом или поступком, и оттого чаще предпочитал оставаться один. Но невозможно было избежать поздравлений и приторной фальши придворных, их показной радости, таящей подспудные надежды на особую милость. Во мне видели средство реализации честолюбивых намерений и нимало того не стеснялись. Прилюдно мне расточали лесть, а наедине донимали просьбами. Я был бы рад сбежать, но бежать было поздно.

Вечером накануне коронации мне под ноги бросился слуга.

— Их сиятельство граф Эсток просятся до вашего высочества. Я пытался уговорить их повременить, но они грозятся голову мне срубить за промедление.

Несмотря на чудаковатость, Эсток был одним из немногих придворных, искренне нравившихся мне. Да и Мантикоров пособник, помнится, дал графу лестную характеристику в своем письме.

— Где же он?

Слуга воспрянул:

— Дозволите привести?

— Лучше проводи меня к нему.

Эсток ожидал в Охотничьей зале в окружении оленьих голов, медведей со стеклянными глазами, траченых молью вепрей и взъерошенных куропаток. Едва завидя меня, он рухнул на колени. Графская лысина, столь запомнившаяся мне при первой нашей встрече, была надежно укрыта париком, на лбу и висках блестела испарина.

— Разрешите молвить, ваше высочество? Уж коли решите отправить меня на плаху за скверные вести, стало быть, так мне, старому дурню, и надо. Однако трусливо молчать не стану. — Тут он заметил переминавшегося с ноги на ногу слугу и напустился на него. — А ты что здесь позабыл? Проваливай с глаз долой!

В столь сильном душевном волнении я видел графа впервые. Сам того не замечая, он то и дело утирал завитыми локонами пот с лица.

— Батюшку вашего не уберег, теперь вот над вами беда нависла… Прикажите пойти удавиться?

— Да погодите! Объяснитесь толком.