Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы (СИ)

Вторым значительным событием стали для меня горы. Их синеватые пики маячили на горизонте, тычась в облака, будто слепые щенки в материнский живот. С каждым днем щенки росли и росли, пока наконец не заслонили собой небосвод.

— Кобальтовые горы славятся богатым месторождением руд и королевскими копями, куда ссылают преступников, — сочла нужным пояснить Сагитта, окончательно приняв роль моей наставницы.

— Небо над горами невообразимой синевы. Такого неба нет больше нигде в королевстве. Именно оно изображено на нашем гербе — та же глубина, та же пронзительная синь — услыхав слова колдуньи, выдохнул Данко.

— Да кобольдовы они, кобольдовы! Создателем забытое место, язычников пристанище! Ни трактира, ни таверенки захудалой не сыщещь! А пьют в этих землях что? Перебродившее кобылье молоко! А вы месторождения, герб, небо… Эй, Подменыш, закрой рот, не то орел через седалище залетит!

Я в который раз позавидовал Браго и остальным. Хорошо им было препираться, каждый уж наверное навидался в жизни всякого! Меня же распирало от восторга. Издалека горы представлялись закаменевшими исполинами, некогда живыми, а теперь по странной прихоти Создателя обращенными в камень. В их очертаниях мне чудилась то голова рыцаря в шлеме, то лик прекрасной девы, то профиль седобородого старца. Их покрытые изумрудной зеленью склоны казались облаченными в бархат. Я мысленно добавил горы в копилку диковин, которыми по возвращении собирался похвастаться перед приятелями. В глубине души я сознавал, что надежда на возвращение тщетна, однако гнал от себя эту мысль, ибо надежда помогала мне безропотно принимать любые повороты судьбы.

Наша процессия остановилась посреди селения. Вид его был непривычен: дома приземисты и кривобоки, точно наспех сложены из синеватых камней — плоть от плоти этих гор, двери малы — ни войти, ни выйти не согнувшись. Стояли жилища не ровно, вдоль дороги, а как попало то тут, то там. Изгородей не было в помине, и от дома к дому знай себе бродили куры, козы, овцы и столь же свободные и неприкаянные дети.

— Не понимаю, — пробормотал Браго. — Вроде не карлики тут живут, так что ж дверей-то понаделали, только ребенку впору. Охота им спину гнуть!

Я обратился в слух, меня занимал тот же вопрос.

Ответила Сагитта:

— Горцы поклоняются жилищу. Вот и притолоки низкие, против желания согнешься в поклоне.

В этом селении Альхаг решил заночевать:

— В горах темнеет рано. Отдыхаем до рассвета. Отоспитесь, дорога предстоит трудная.

Пока колдун отдавал распоряжения, подъехал принц. Вороной его натужно дышал, под двойной ношей дорога далась коню несладко. Девица была бледна и молчалива. Что двигало ею — прихоть Ариовиста или собственная глупость я так и не понял, но не успел еще позабыть, как тяжело приходилось мне в первые дни в седле, и от души посочувствовал Розетте. Как сумел, я помог ей спешиться, ибо никто другой этим не озаботился.

Колдуны и принц с девицей заняли одну из хижин, меня с воинами разместили в другой. Браго, памятуя объяснение Сагитты, попытался войти в двери в полный рост, не сгибаясь. Разумеется, задуманное не возымело успеха. Тогда упрямец заявил, что предпочитает тесноте ночлег под открытым небом.

Хижина и впрямь оказалась тесной, продымленной и пропахшей козами. Перегородка из сшитых шкур делила жилище надвое. Нас усадили за стол на мужской половине, молчаливые горские жены подали еду и тотчас скрылись за шкурами. Видно было, что воинам трапеза пришлась не по вкусу, зато я не привередничал — уплел и полоски копченого мяса, и вонючий козий сыр, и печеные на углях лепешки с травами. Все это щедро запивалось кислым молоком.

Эх, следовало бы вспомнить о печальной участи Еноха! Ближе к полуночи у меня прихватило живот. Перешагивая через спящих, я выбрался поискать уголок поукромнее. Ночь выдалась беззвездной, все вокруг погружено было во мрак. Я едва различал, куда ступаю, когда слуха моего коснулись голоса. Говорили мужчина и женщина. Любопытство пересилило боль. Я подобрался ближе, пока не стали различимы слова.

— Отчего ты не вмешался, когда он взял эту красотку? Как день было ясно, что девица вскоре прискучит ему, — голос принадлежал Сагитте.

— Лейб-магу не пристало беречь целомудрие встречных дев, — отвечал ее собеседник. Речь сопровождалась серебряным переливом бубенцов.

— Принц прислушался бы к тебе.