Ариовист, который больше прочих должен был обрадоваться новости, молчал. Казалось, внутренние переживания занимают принца куда больше, нежели происходящее вокруг. По моим наблюдениям, ему вовсе не хотелось покидать суровую защиту Кобальтовых гор и устремиться в неизвестность. Взгляд принца был прикован к языкам пламени.
Огонь стал для нас обязательным ритуалом, который мы старательно отправляли каждый вечер. Он дарил нас теплом и светом, служил надежной защитой от хищников, но главное — огонь сближал нас не меньше, чем проведенные в пути дни, преломленный хлеб, препятствия, что мы преодолевали вместе, подначки и смех.
За стеной пламени показался Ирга. Горец раскачивался из стороны в сторону и вовсе не из-за шуток нагретого воздуха.
— Доблестный господин Браго! Ирга наполнил флягу чистейшей ключевой водой. Чистейшей! С самого Самоцветного ручья брал! — и он громко икнул.
— А ну, дай-ка сюда, — воин нетерпеливо выхватил флягу из рук проводника.
Я с интересом наблюдал, как по мере утоления жажды неверие на лице Браго уступает место изумлению и, наконец, чистейшему восторгу.
— Альхаг, да ты воистину великий маг! Это… это же чудо какое-то!
Драко уже толкал приятеля локтем, намекая на причитающуюся ему долю. Вечер мне запомнился слабо — Браго проявил неслыханную щедрость, да мне и самому было любопытно, что за чудо сотворил Альхаг на сей раз. А ведь магия не так плоха, думал я после того, как отхлебнул из зачарованной фляги, и тепло проникло во все мои внутренности и наполнило мышцы приятной истомой. Теперь уже трудно было усомниться в действенности Альхаговой магии. Эх, жаль, я не догадался попросить у колдуна кошель с неразменным соликом!
Ирга бессчетное число раз спускался к реке, с каждым возвращением становясь все грязнее и все счастливее. Легенды текли из него, как вода из худого меха. Правда, против обыкновения начинал он их с середины да по мере повествования подзабывал, как они должны заканчиваться — кто кого убил, и кто на ком женился. Ничего страшного в том не было, потому что горца как обычно не слушали.
Брага ли была тому виной, что мне опять привиделся странный сон?
Будто Альхаг разбудил меня среди ночи и заставил пойти с ним в некое место. Похоже, колдун уже бывал в Кобальтовых горах раньше, ибо дорогу он отыскал безошибочно. Сначала мы шли под уклон, потом карабкались вверх, цепляясь за деревья и скалы. Мы миновали руины столь древние, что не угадать было, от чего они остались — время изгладило любые следы. Мы петляли среди каменных плит и протискивались через густые заросли дикого шиповника. Любопытства ради я разжевал несколько ягод, наполнив рот их кисловатым и вязким вкусом.
За колючим кустарником открылась площадка шагов двадцать в поперечнике. Кто-то для таинственных и непонятных целей засыпал эту площадку прозрачными, как леденцы камнями. По камням, то уходя вглубь, то вновь выбиваясь на поверхность, звенел ручей. Мы встали прямо на каменные леденцы, скользкие и влажные от воды. Маг протянул мне кинжал и сказал:
— Я жду от тебя клятвы. Когда меня не окажется рядом с вами, ты примешь на себя заботу о Цветке Смерти.
Это был сон, и значит, я мог разговаривать с колдуном на равных, чем не преминул воспользоваться:
— Кто я такой, чтобы заботиться о женщине, которая голыми руками может удержать снежную лавину!
— Ты прав, Цветку Смерти под силу многое, она и сама пока не ведает пределов своих возможностей.
— Так от чего мне защищать ее?
— Сагитта похожа на камень алмаз — совершеннейшее творение природы, удивительное в своей чистоте. Камень столь твердый, что легко разрезает стекло, но вместе с тем способный обратиться в пыль от единственного удара молота. Так и Цветок Смерти сочетает в себе силу и хрупкость. Как мог, я старался оградить ее от грязи этого мира — она всегда находилась подле меня или Максимилиана, под сенью престола. Ее бесстрашие — бесстрашие ребенка, еще не сталкивавшегося с опасностью, а потому не умеющего распознать ее с первого взгляда. Будь Сагитта мальчишкой, я воспитал бы ее иначе. Но я не жалею.
Я не понимал, к чему клонит колдун. Какой может быть толк от меня, когда к его услугам двое превосходных воинов? Да и принц, пусть норовист и капризен, зато мечом владеет отменно. Трудно было выбрать менее подходящего защитника!
Это я и сказал Альхагу.
— Браго и Драко хороши в бою, — последовал ответ. — Они будут защищать Цветок Смерти, повинуясь чувству долга, ты же станешь беречь ее, следуя велению сердца. А сердце и долг не всегда подсказывают одинаково.
Объяснения колдуна немного света пролили на происходящее. Однако с самых первых слов я знал, что соглашусь. Даже без клятв я не смог бы оставить Сагитту в беде.
— Хорошо, — только и сказал я.
— Отвори кровь. Вот так, клятва на крови нерушима. Теперь повторяй за мной.
Я повиновался. И такова была магия этого места, что два наших голоса сначала слились в один, а потом, подхваченные эхо, раздробились целым хором говоривших: