Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы (СИ)

Внутренне убранство дворцов не уступало великолепию внешнему. Мне довелось побывать и у къертанов, и у къярнов, поэтому я смело присваиваю право судии. Трудно передать словами те чувства, что будили во мне дворцы Къертан-Къярна. Коль скоро вы никогда не бывали там, слова вам откроют немного, если же когда-нибудь вы очутитесь в святая святых северных владык, то слова будут совсем не нужны. Но я тем не менее попробую сделать это, дабы сообщить своему описанию всю возможную точность.

Изнутри оплоты северных арлов являли торжество хрусталя. Королевские зодчие предпочитали этот камень другим оттого, что в Кобальтовых горах он водился в избытке. Передвигаясь, я не раз воображал, будто мои шаги сопровождает звон сталкивающихся друг с другом мельчайших льдинок.

Здесь на хрустальных столиках стояли вазы с неувядающими цветами, холодные скамьи в укромных альковах даровали отдых и уединение, из ниш скалились стеклянные звери и маски дразнились длинными прозрачными языками, ледяные девы в фонтанах расчесывали искрящиеся косы. Залы украшали мозаичные панно, сложенные дымчатым, зеленоватым, кремовым и даже черным камнем. Воздушные течения колыхали подвески на светильниках, и те рассеивали вкруг себя брызги света. Высокие своды галерей поддерживали сверкающие колоны, между которых чинно проплывали разряженные в пух и прах вельможи, скользили шустрые пажи и суетливо сновали лакеи.

Благодаря обилию зеркал и отполированным паркетам, дворцы казались наполненными сотнями людей. Так было устроено намеренно, ибо число подданных знаменовало власть правителей этих суровых краев не меньше, чем золото или земли.

Мы были сердечно встречены арлом Годериктом. Я ожидал увидеть сурового мужа, однако правитель къертанов едва разменял четверть века. Рано лишившись родителей, Годерикт сумел удержать власть в своих руках. Где войнами, где подкупом, где лестью ему удалось присоединить к королевству часть пограничных земель, за что он был горячо любим подданным и столь же горячо ненавидим соседями-къярнами, зарившимися на спорные территории. Меня представили сестре арла — принцессе Нинедетт, нарядной, точно фарфоровая куколка. У юной принцессы был высокий лоб, широко распахнутые голубые глаза в обрамлении золотистых ресниц, небольшие высокие брови, чуть вздернутый носик и розовые губы, похожие на цветочный лепесток. Добавьте сюда нежный румянец и светлые локоны до плеч, и вы получите милый и наивный облик, чарующее воплощение нежности. Целуя надушенные кружева у запястья принцессы, я боялся ненароком замарать ее. Позднее я еще вернусь к портретам брата и сестры, теперь же перехожу к описанию придворной жизни, бывшей для меня в диковинку.

На правах принца ко мне была приставлена целая свита. Прежде всего, камердинер — добрый, но чрезмерно назойливый в своем усердии малый. Напомаженный, розовощекий, с тонкими, будто нарисованными, усиками, с торчащими из ливреи длинными конечностями, мой камердинер весьма походил на богомола. Он беспрестанно кланялся, при этом деревянные каблуки его туфель соприкасались с щелкающим звуком, доводя сходство с упомянутым насекомым до идеального.

Компанию камердинеру составлял герольд, в совершенстве владеющий сотней способов привлечь внимание к моей персоне. Куда бы ни шел я, герольд бежал впереди, распахивая створки дверей и громко выкрикивая мои титулы. Герольд был немолод, сухопар, лицо имел кислое, какое встречается у людей, мучимых зубной болью. Этой боли повиновались и его повадки: в одни дни он был весел и деятелен, в другие, когда зубы донимали особенно сильно, тих и погружен в себя.

Жалея его, я спросил у Сагитты, может ли она наколдовать средство для облегчения зубной боли.

— У тебя болят зубы? — изумилась колдунья.

— Надоело видеть кислую рожу моего слуги.

— Так пусть обратиться к целителю. Против зубной боли магия бессильна.

Ее ответ обескуражил меня. Я уже понемногу свыкся с мыслью о всемогуществе магов, но выходило, что колдунья, сдержавшая снежную лавину, в деле исцеления проигрывает обычному зубодеру.

Удивительная штука — человеческая память! Порой она выбрасывает на поверхность вещи, которые будучи давно погребенными под спудом пережитого, вдруг проявляются в своей первозданной четкости, когда тому способствуют обстоятельства. Наблюдая страдания герольда, я вспомнил, как однажды в детстве был удивлен поведением одного из посетителей борделя. Этот чудак одевался, прежде вдевая в рукав левую руку, с левой же ноги натягивал чулки и штаны. Потуги его были столь неловки, что становилось понятно — привычкой облачаться таким странным манером он обзавелся недавно. С детской непосредственностью я спросил, что же приключилось с ним, и он поведал, что следует рекомендации одного из заезжих медиков, который для избавления от зубной боли посоветовал ему исполнять привычные действия наоборот.