Цветок вампира – аконит

– Ты сама не захотела слушать полную историю, так что теперь, будь так добра, не перебивай. Я знаю мотивы доктора, и, поверь, они довольно эгоистичные. Коротко отвечая на главный вопрос, как замешана здесь твоя семья, проще один раз показать, чем рассказать.

Она опустила руку под блузку и выудила из-за пояса свернутый вчетверо бумажный лист, после чего дала знак сыну. Никита послушно подошел к матери, забрал документ и принес мне, точно подчеркивая нейтральность его положения между двумя враждующими сторонами. Это показалось мне довольно смешным, и я усмехнулась: не мог же он правда считать, что у наших отношений могло быть будущее после предательства? Продолжать любить того, кто теперь не потенциально мог навредить моей семье, а предпринимал к этому активное действие? Плохо же он меня знал.

Развернув лист, я увидела печатное свидетельство об усыновлении Никиты и не поняла, на что обратить внимание. В конце концов, что я могла об этом знать? Никогда в жизни не видела подобных документов и вряд ли бы догадалась, чему он посвящен, если бы не крупное и весьма конкретное заглавие. Пробежавшись по тексту, я в недоумении посмотрела на Галину и развела руками, как бы говоря: «И что?»

– Подпись, Ася, – мягким тоном уточнила она.

Я опустила взгляд к последней строке: чуть правее от круглой печати местного отдела ЗАГСа красовалась витиеватая подпись, которую я видела много раз за свою жизнь. Подпись принадлежала не кому иному, как моему отцу.

– И что это значит? Мой отец не работает в ЗАГСе. Как он вообще мог подписать нечто подобное? Не понимаю.

– В маленьких городках вроде нашего, как выяснилось, один человек может быть причастен к нескольким регулирующим органам, если того потребует нехватка кадров. И твой папаша оказался в тот год руководителем городского ЗАГСа. Ненадолго, но этого хватило с головой, чтобы помочь уладить дела старому другу в виде доктора Смирнова. Его же подпись значилась на моем свидетельстве о смерти.

Внутри моего сознания уже начала вырисовываться полная картина, которую нечто внутри меня спешило поскорее разрушить, отрицая очевидное: Костя помогал доктору Смирнову быстро решать дела с неудачными экспериментами, превращая нужных людей в мертвых документально.

– Подобных свидетельств отыскалось много, – начал Ник за Галину, видя мое смятение. Голос его при этом был мягким и понимающим. – Таким образом, люди числились вовсе не пропавшими, а значит, не учитывались в полицейских делах. Смирнов-старший выбирал жертв, у которых не было родственников, разве только дальние, не сильно интересующиеся. Похороны проводили скорее для галочки, приплачивая за заколоченный гроб и отсутствующее тело, по-тихому, используя связи, которых у твоего отца в избытке. Оформляли все через социальную помощь, и ни один дальний родственник не поднимал шума, счастливо прибирая к рукам внезапно свалившееся на голову наследство. Только со мной они дали маху. Видимо, рука не поднялась на случайно выжившего младенца, которого поскорее убрали с глаз долой, пообещав старому приятелю, который так давно пытался с женой завести ребенка.

– Как ты можешь так говорить о своих родителях?

– Говорить как, Ася? Я осуждаю то, что сделал твой отец, а не людей, которые воспитали меня. Не стоит путать одно с другим. Я люблю родителей. Этого никому не отнять.

Галина поморщилась от сказанного и зло прошипела:

– …пока про них не всплыла какая-нибудь новая, не менее интересная информация, как о Константине. Не думаешь же ты, что перепал им просто по удаче? Нет, сынок. Эти двое не так устроены. Они для чего-то нужны были твоему отцу, а сделать кого-то своим пожизненным должником довольно просто, пообещав ровно то, о чем человек мечтал.

– Мой отец мог быть точно так же замешан в эту историю из долга, – защищала Костю я, сама боясь принять идею, что отец был злодеем в жизни Галины. Сколько я помнила Костю, он всегда был отзывчивым, заботливым. Да, порой его желание защитить выходило за рамки, как когда он, оберегая меня от угрозы, не давал продохнуть. Если отец и был способен на зло, то только из благой цели. Он не мог, не мог быть злодеем, что бы ни случилось в прошлом!

– Мог, – с легкой смешинкой согласилась Галина. – Вот только это ничего не меняет. Он отнял мое дитя. Последнюю память о моем существовании. И должен поплатиться за это.

Стоило Галине это произнести, как в одно легкое движение, едва различимое для взгляда, вампирша очутилась прямо перед моим лицом и со сладострастной улыбкой занесла руку с широко расставленными хищными пальцами над горлом. Казалось, вот-вот она вспорет длинными когтями горло и все, что я когда-либо знала, впитает в себя жадно вместе с кровью девственно-белый снег. От охватившего ужаса я зажмурилась и вскрикнула, но удара не последовало. Пришлось приложить усилие, чтобы вновь открыть глаза, делая это с опаской: вдруг Галина только и ждет обманчивого облегчения, стремясь насладиться сполна моим страхом.