Цветы для Анюты

Я молчал. Я все время молчал — я не знал ответов на те вопросы, что задавали мне и мама, и школьные учителя, и даже психолог. Беременность Вики стала основной темой для обсуждения на школьных собраниях, для пересудов и причиной моих постоянных прогулов в школе, и даже ночных кошмаров. Только лишь спустя пару лет, я пойму, насколько трусливо и глупо повел себя. Нужно было всего лишь сказать маме, что я никогда не спал с Викой. Я и сам не знаю, почему я все-таки не сделал этого, но, во-первых, я дико стеснялся говорить с мамой на интимные темы, а уж тем более, обсуждать их касательно своей жизни. Короче говоря, я попросту позволил себя подставить и подвергнуть многочисленным унижениям. Второй же причиной послужил шок — шок от первого в моей жизни предательства. Я и не знал, как должен был поступить — омыть ли себя, вылив при этом еще ведро позора на Вику. Я хотел поступить как взрослый порядочный мужчина, но беда в том, что я не был взрослым мужчиной, и уж совсем не был готов к обрушившимся на мою голову проблемам. Я искал поддержку у родителей, но папе стало плохо, когда он узнал о случившемся, а мама, пусть и не ругала меня, но я всегда ощущал молчаливый упрек в каждом ее жесте — во взгляде, и даже в тоне ее голоса, который всегда холодел, когда она говорила со мной. Даже Анька, сопливая сучка, смела упрекать меня.

В середине октября умер папа. На его похоронах я ревел в голос, как девчонка — я чувствовал свою вину в его смерти. Он ведь шел на поправку, но повторный инсульт убил его. Я убил его. Я.

Обстановка в нашей семье накалилась до предела. Никто уже не пытался скрыть своего отношения ко мне. Теперь уже упреки подавались открыто и без стеснений. Даже троюродные тетушки считали своим долгом напомнить мне о том, какая я глупая скотина. Я все реже появлялся дома, и все чаще пропадал с какой-нибудь компанией. С Пашкой мы больше не общались, последняя наша встреча обернулась дракой. Потеря друга сильно огорчала меня, но его несправедливая ненависть ко мне злила. В конце концов, злость переборола, и я стал ненавидеть его, наверно, так же сильно, как и он меня. Я даже забыл о своей ненависти к сестре. Правда, до поры, до времени. Однажды я вернулся домой поздно ночью, а точнее, рано утром. Я не был пьян, но все же я выпивал, и наверно, от меня пахло спиртным, поэтому я старался не шуметь, чтобы не разбудить маму. Тихо, как только мог, я пробрался в спальню, собираясь лечь в постель, не раздеваясь.

— Опять шлялся всю ночь? — услышал я в темноте голос Аньки. Я едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Закрой рот! — прошипел я ей.

— У тебя совсем нет совести! — так же шипела она.

— Я велел тебе закрыть рот! — почти закричал я. Я уже не мог говорить шепотом, и мой голос разрезал тишину. Мы с Анькой замолчали, прислушиваясь, не проснулась ли мама. Дело в том, что мы с сестрой договорились не ссориться в присутствии мамы, чтобы не огорчать ее. Конечно, никакого уговора не было в прямом понимании этого слова, но и я, и Анька сразу замолкали, как только появлялась мама, а в ее присутствии старались вообще не говорить друг с другом.

— Мама полночи не спала из-за тебя! — снова зашипела сестрица, убедившись, что мама спит. Она старалась говорить тише, но, видимо, эмоции распирали ее. — Она так переживает! Как ты можешь быть таким эгоистом? Неужели тебе мало папиной смерти, и ты хочешь, чтобы еще и мама…

— Заткнись! Закрой рот! — заорал я. Я не мог терпеть больше. Я задыхался от обиды и отчаянья, которые душили меня изо дня в день на протяжении уже нескольких месяцев. Я чувствовал, что не в силах так жить, не в силах терпеть. Слезы обиды и злости навернулись у меня на глазах, и я заморгал, чтобы прогнать их. В какой-то момент я даже решил, что если мама проснется, я расскажу ей все. Я отчаянно захотел, чтобы она знала, что я ни в чем не виноват, и все последние пять месяцев подвергался чудовищно несправедливым обвинениям и нападкам. Я нуждался в мамином сочувствии и поддержке, а так же в совете. Мама наверняка нашла бы способ реабилитировать меня в глазах общества. Я даже ощутил легкость на душе, словно исчез тяжелый камень, сдавливавший мою грудную клетку, и не позволявший дышать. Я погрузился в состояние легкости и умиротворения, правда, совсем ненадолго:

— Ты виноват в папиной смерти, — тихо произнесла Анька, и ее голос выдернул меня из состояния недолгого счастья.

— Что? — непонимающе переспросил я.

— Все так считают, даже мама, — продолжила Анька. — Знай, что и я теперь тоже так думаю! — вдруг закричала она.

— Мне плевать на твое мнение! — заорал я в ответ. — Плевать, ясно тебе? Я тебя ненавижу, и всегда ненавидел, и хочу, чтобы ты знала это! — я вскочил с кровати, чтобы включить свет, и на пороге комнаты наткнулся на маму.

— Прости нас, мы разбудили тебя, — забормотал я.

— И очень к счастью, — со строгостью в голосе ответила мама. — Не представляю, до чего бы вы дошли, не приди я сейчас. Сергей, пройди со мной на кухню, я дам тебе успокоительных капель.

— Не надо, — возразил я.