Цветы корицы, аромат сливы

– Скажи, пожалуйста: если у Маленького Принца на планете не было ни одного большого баобаба, а ростки он все время выпалывал, то откуда же там тогда брались семена баобабов? – спросила Цзинцзин.

– Не знаю, – сказал Сюэли. – Я из семи твоих таблиц отформатировал сейчас пять… вот эту… давай сюда, бумажки эти. Что за хрень?

У него зависли одновременно Geosys и Excel.

– Значит, я полз по… э-э… переползал какую-то полосу…?

– Песчаную полосу такую. Не полз. Ты просто волок ящик, и тебе было тяжело.

– Так вот, спешу тебя обрадовать: это был не я. Не я, а мой дед. Похожий на меня как две… капли… воды. Ты веришь в то, что ночью в лесу к костру могут выйти убитые бойцы? Извини, я ничего не говорил. Погодите немного, принцесса. Сейчас перезагрузятся компьютеры, – Сюэли машинально процитировал единственный русский фильм, который запал ему в душу. Он откинулся и провернулся на вертящемся стуле. – Так. В тексте сказано, что они дремали под землей.

– Кто?

– Семена.

– Ой. Ты помнил про баобабы? Ты специально искал?

– То, что интересует тебя, интересует и меня, – просто сказал Сюэли.

Сюэли в костюме студента Чжана стоял возле Ди, переодетого в Ин-Ин, и благоговейно принимал из его рук платок шелка цзяосяо, который Ин-Ин, смущаясь, преподносила ему в дар. Отводил ее рукав от лица и убеждал ее поднять на него глаза. Ди поднимал очень не сразу – он классически, театрально стеснялся.

Их репетицию смотрела уже чуть ли не толпа. Из знакомых в зале были только Лёша, – он ждал, чтобы репетировать постановочный бой, – и Цзинцзин.

– «Шелковой плетью вас одарит столичной красотки рука» – это что? Выкиньте, это BDSM какое-то, – посоветовал Лёша.

– Во время свадебного обряда в Древнем Китае жена символически вручает мужу плеть. Это традиционный обычай, – разъяснил Ди. – Ин-Ин просто хочет сказать, что опасается, как бы Чжан не забыл ее в разлуке и не женился на другой.

– Я вам серьезно говорю, вас не поймут. Замените как-то. Ну, там… «обменяешься кольцами с другой»…

– Но из того, что люди обменялись какими-то ювелирными украшениями, вовсе не следует, что они собираются пожениться, – возразил Сюэли.

– А так у вас ницшеанство какое-то. Это Ницше, по-моему, говорил: «Идешь к женщине – не забудь плётку».

– Это опечатка, – убежденно сказал Сюэли. – На самом деле он хотел сказать: «Не забудь плёнку». Чтобы фотографировать. Чтобы запечатлеть такую красоту.

Имя Ницше Сюэли слышал впервые.

– Но что же делать? – размышлял тем временем Ди, который единственный внял без споров Лёшиной поправке. – Чем же заменить?.. Ну хорошо, ну давай «станешь брови ей сам подводить», что-нибудь такое. «На фениксах взмыть к небесам» тоже, наверное, не нравится? Пить из одного кувшина на свадьбе, что еще?

– Станешь перед алтарем, там, я не знаю, – подсказывал Лёша. – Пойдёшь под венец… вкруг аналоя.

Ди и Сюэли посмотрели на него очень кисло. Ди потер лоб и сказал:

– Может быть, так:

Что, если ты, позабыв про Ин-Ин,
Красною нитью обвяжешь кувшин
Где-то с невестой другой?

– Это проблема, – сказал Лёша. – Натуральная такая проблема. Если нитью он обвяжет, еще красной, то вообще, конечно, тогда уже никак.

– Мне нужно ехать в эту гимназию с изучением китайского языка. Я не вижу иного выхода, – поделился Сюэли с аспирантом Ди. Он грел руки на батарее в комнате Ди, но все равно было чертовски холодно. – Какие у меня есть варианты?

– Подожди. Я пойду с тобой, – сказал Ди, надевая в рукава пиджак, который был накинут у него на плечи.

– Зачем ты пойдешь со мной?

– Для тренинга. Я… м-м… овладеваю умением ходить всюду незамеченным. Скоро это может мне понадобиться. Это чисто психологический трюк, никакой мистики. А поскольку меня никто не увидит, то мое присутствие никак тебе не помешает.

– Мне нужно выяснить, откуда дети взяли обломок яшмы. Единственная ниточка сейчас к театру.

– Еще неразобранные вагоны архивов на путях, – напомнил Ди.

– Сравни: неразобранные вагоны – и кусочек театра, пусть маленький, но материальный.

Сяоли вынул из кармана джинсов яшму и подбросил на ладони.

– Ты скажешь им, что спер его?

– Мне не придется даже ничего говорить. Это будет очевидно.

От «Бауманской» шли минут десять вниз, в какие-то переулки. За решеточкой, за старыми деревьями, увидели здание, покрашенное во все цвета, какие может принимать бутылочное стекло, – то есть белый, зеленый, коричневый и немного синего.

– Я все же зайду первый, – сказал Ди.

– Почему?

– Потому что меня все равно никто не видит. А ты входи минут через десять.

Сюэли пожал плечами и десять минут играл во дворике в фигню, которую подарила ему Цунами: шарик, который подлетает на воздушной струе, когда дуешь в трубочку. Потом он потянул на себя тяжелую дверь и вошел. Коридор кишел детьми, но Ди действительно никто не видел. Ди расслабленно стоял у стенгазеты и ел мороженое, капая на пол. Если бы его увидели, у него непременно попросили бы – либо мороженое, либо чтобы он не капал на пол.