Цветы мертвых. Степные легенды

– Дывись, як ота полова трусытся… не иначе мыши там живуть…

– Не… то не мыши, там хтось другий… А ну, пошуруй-ка вылами там… – ответила другая.

Кто-то взял вилы и хлопнул ими поверх копны. Копна вся заколыхалась… и из нее вылезло какое-то чудовище, до того страшного вида, что бабы, завизжав, отскочили.

– Ой… ратуйте… это наш хряк лизэ!

– Та вин! Цэ вин и е…

– Який оцэ хряк? Сама ты свыня поросая… Хряк!.. – недовольно ворчал председатель, отряхивая голову.

– Дэ той нимэць? – спросил он, оглядывая всех.

– Нэма. Вже втик!

– Втик?.. Миллион кавунов… А? Трясня его матэри, – ворчал он.

– Да не миллион совсем… Это по-ихнему миллион, а по-нашему кавун, арбуз, – сказал смущенный переводчик, поднося словарик к носу председателя.

Председатель, видимо, не понял сразу в чем дело. Он долго моргая веками, глядя на переводчика, и, наконец, выговорил:

– Пе-ре-вод-чик! Мил-лион кавунив! Ах ты, дурья твоя голова… Иди! Иди! Учи свою кныгу, учи! А то знов явыться нимэц, та спытае огирок, або свыню, а ты скажешь, що вин хочет миллион свыней! Учи свою книгу!.. Не то як попросе в мене барана, я ему скажу, что у менэ е одын баран, та занятый дуже, – в переводчиках состоит… Миллион кавунов!..

И он вышел вон со двора, все хлопая себя но ляжкам ладонями, сопровождаемый еще не понимающей супругой…

Террор

С наступлением настоящей осени дела у немцев ухудшились. На Сталинград шли пешком через поселок, от плавучего моста к железнодорожной станции, батальоны, батареи и танки. От Сталинграда тянулись санитарные грузовики, переполненные ранеными.

Во всех хуторах и поселках, где были восстановлены церкви, целые ряды новых деревянных крестов на немецких могилах. Цветы, еловые ветки и венки.

На вопрос о положении в Сталинграде немцы уклончиво отвечают: «Keine Zeitung, kein Radio».

Жители питались лишь слухами из соседних сел. Слухи один противоречивее другого. Ничего не было определенного. Но ясны были два момента: немцы в Сталинграде завязли, и второе: отношения у немцев с союзниками – румынами и итальянцами – испортились.

Поселок стал наполняться последними сталинградскими беженцами. Они уже более месяца, как оставили город, и все четыреста с лишним километров шли пешком. Под Сталинградом их обстреляли русские самолеты. В Сталинграде ограбили немцы, отобрав съестное и теплую одежду.

Шли рваные, грязные, босые, потерявшие человеческий облик люди. Желтые, изможденные лица, впалые глаза и лихорадочный взгляд говорили обо всех ужасах, пережитых этими несчастными.

Сталинград был почти полностью разрушен артиллерией тех и других. Красные занимали лишь район завода «Красный Октябрь». Остальная часть, то есть девять десятых города, была занята немцами.

Чтобы прекратить поток беженцев, немцы задерживали их на всех больших станциях, устраивая лагери. В поселке образовали лагерь на территории бывшего птичника. Бывшие птичьи сараи были заняты людьми и… там они умирали. Кому удавалось бежать оттуда, тот пробирался в поселок и просил подаяния. Люди набрасывались жадно на все, что им давали, и поедали немедленно: будь то соленые огурцы и помидоры или старые кочаны капусты. Ели кукурузное зерно, овес, сырой кабачок… И тоже умирали.

Немцы делались все более грубыми и жестокими. Одного такого голодного сталинградца застали в бессознательном состоянии в товарном вагоне с немецкими посылками. Он был немедленно повешен публично на площади поселка. Мальчишка, заподозренный в краже зубной щетки, был расстрелян. Пленные красноармейцы, прогоняемые через поселок под конвоем немцев или румын, расстреливались на улицах за принятое от жителей подаяние.

Начался террор. Местное русское начальство, в лице начальника полиции или бургомистров, творило беззакония. Так, например, у одной учительницы реквизировали эти власти тельную корову. Учительница, зная немного немецкий язык, сумела объяснить немецкому коменданту свою жалобу… Тот приказал вернуть корову. Но корова оказалась уже в стаде реквизированного скота. Кое-как удалось все же ее найти. Но корова уже достаточно одичала и не хотела выйти из стада.

Тогда муж учительницы, высокий, худой мужчина, снял с себя пояс, которым он поддерживал свои брюки, и привязал его к рогам коровы. Но штаны немедленно упали… и бедный, но все-таки счастливый учитель вынужден был итти за коровой, которую вела жена за пояс, держа свои штаны руками.

Даже в такие тяжелые моменты судьба, видимо, была еще способна издеваться над людьми.

Бургомистры, ради получения взяток, не позволяли владельцам приусадебных участков снимать урожай раньше измерения площади участка. А на дворе уже стояла осень. Аресты увеличились. Доносы усилились. И те мужчины, которые уцелели от красных, теперь преследовались немцами. Все это начало вызывать недовольство и вражду населения по отношению к немцам.

Начались холода. Топлива не хватало. Немецкие часовые мерзли на постах в соломенных галошах-эрзац и в бабьих платках на головах.

Стали разбирать недоразрушенные еще бомбардировками деревянные дома и жечь на дрова. Начались кражи дров у немцев. Увеличились расстрелы.