Ну, такому можно поверить. А говорили, что у матросов Бога нет… Чего только не болтают люди. Выбрался Иван в темноте из Одессы и пошкандыбал в свою Неклиновку – по родной земле. Земля еще голая. Черным чернит на пашнях. Только мало. Больше травой порастает. Дух от нее неподобный идет. Кажись, вот так бы сейчас и начал драть ее плугом, кормилицу.
Кое-как прохарчился Иван дорогой возле порогов убогих хат, да так от хаты до хаты, и добрался до своего Таганрогского округа. Зашел по пути к куму, что в Покровском жил. Постучал. Открыла кума, побледнела: «Ой, лихо мини. Ой, що его робыть? Що робыты? С того свиту людына прыйшла… Не можу я тебэ прыйняты. Не можу, бо боязно. Чоловика мово забралы».
Зашагал Иван дальше. Подошел к Неклиновке, слезу утер. Стук-стук в низенькое окошечко родимой хаты. Отец вышел. Да назад – в хату. И дверь захлопнул. Обошел Иван двор, перелез через плетень. Во дворе старая женщина в навозе копается. Не узнать. Дюже постарела. Мать кинулась к сыну. Обняла. В сарай завела. Засуетилась. Заплакала.
– Нельзя тебе, сыночек, с нами жить. Все село знает, где ты был. Чуть что, попрекают нас со стариком… Жена-то твоя в город ушла. А зачем, про что – неизвестно. Баловать бабенки шибко начали теперь. Слобода, вишь, на все. И на это. А ваших-то, кто прибывает, всех чисто подбирают и гонют, Бог знает куда…
– Так ведь говорили, что рабочие руки нужны России.
– Нужны, сынок, ой как нужны. Вот и забирают, что нужно. Может и не брали бы, кабы не нужны были. Дюже нужны рабочие руки. В Сибири, сказывают, нужны руки-то…
Ничего не понял Иван. Просидел в сарае до вечера. А попозжее и отец пришел. Закурить даже боялись, чтобы соседи не учуяли.
А чуть свет, поклонился Иван отцу-матери до земли, перекрестился на родимую хату, перелез через плетень в леваду и зашагал по мокрой от росы земле.
Родными запахами тянуло от нее. Млела она под утренним солнцем. Ждала своего пахаря. А пахарь брел по ней, как чужой, ногами заплетаясь, с нестерпимой тяжестью. Подошел однажды к Черному морю. Посмотрел пристально на морскую даль.
– Заграница-то вон она. Будто даже видать… рукой подать… Только Черное море переплыть… Эх… ма!
С моря дул теплый южный ветерок, играя с волной.
Заграницей
Истинное приключение
Хотелось бы мне, господа, рассказать вам, как я в Италию из России попал. Уже очень мне показалось это интересно, потому раньше-то в Италию только знатные вельможи, да купцы первой гильдии ездили. Любили сыночки вытряхивать отцовские карманы. Мало им места было в России, так еще заграницу ездили! Уж, бывало, другой папаша урезонивает свое детище:
– Не езди, мол, сыночек, трать денежки уж здесь, дома, так сказать. Ну, в ресторан сходи, зеркало разбей или горчицей кому рожу вымажи, а потом плати штраф, хоть 1000 рублей. Все-таки деньги, так сказать, в России останутся, как говорится…
Но не слушались сыночки своих родителей – ездили. Ну и доездились до того, что в России революция приключилась.
«Ах, Италия! Ах, Венеция! Ах, Неаполь! Ах, Флоренция!» вот и доахались, что теперь только и слышно: «Ах, Россия! Ах, Родина».
Я, конечно, господа, таких денег не имел, чтобы заграницу ездить, но однажды купил в России все-таки сапоги с гамбургскими передами за… 20 миллионов рублей. Деньги, как видите, преогромные. Да у нас-то на них дальше базара уйти тогда нельзя было. Тут, господа, удивительного ничего нет. Есть же сейчас и в Европе такие передовые государства, что уже на тысячи счет ведут: скоро и на миллионы начнут, – если так себя вести будут. Как у нас это, бывало, идешь на базар весь-то потный, на плечах мешок с деньгами, аж ноги подкашиваются. А домой с базара налегке, на одном мизинчике товар уместиться мог. Я один раз зажигалку за миллион купил, а другой раз бритву за 8 миллионов. Ей Богу, не вру!
Однако, я отвлекся. Я же про Италию хотел. Тогда – короче.
Пришел я в Италию пешком. Только не в сапогах, что 20 миллионов стоили, а в других: босиком. Сначала, конечно, в Германию. Вполне, естественно, что в Германии мне не понравилось. Сами знаете – проволока она того… никому не нравится. Вот я, как только «освободители» освободили Европу от фашизма и нацизма, а сами перегрызлись, воспользовался переполохом и махнул в Италию. Все-таки, знаете, гондолы там, христианские мученики… тигры со львами…
Приехал, однако, и сразу же растерялся. Ни слова по-итальянски, можно сказать, и понять ничего не могу. Кроме того, у меня в кармане всего 50 лир было, из которых я и билет от границы покупал, и хлеб большой кушал. Осталось у меня в кармане 14 лир 25 чентезимов. В банк cambia – сходить. Ну, однако, я все-таки сообразил, что неудобно небритому в банк заходить. Да и не пустят, чего доброго, за бандита примут и карабинеров покличут. А те, голубчики, тут как тут. И где они прячутся, просто уму непостижимо. Чуть что, они уже тут. И уже забирают. Да так ловко, будто в ресторан идут вместе.