Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Во второй части книги советские хиппи рассматриваются в условиях их родной советской среды. Не стоит при этом забывать — как об этом помнили и сами советские хиппи, — что хипповское движение зародилось в Америке. Этому перешагнувшему через железный занавес транснациональному явлению были изначально присущи противоречия, дополненные конфликтом с советским режимом и советскими условиями жизни. Но хиппи продемонстрировали чудеса выживания и мастерство стратегии, оказавшись настоящими сыновьями и дочерьми социалистической системы. Образ жизни советских хиппи формировался смесью воображаемого Запада и реально существовавшего Востока. Они извлекали лучшее из того, что их окружало, в то же время цепляясь за утопию, которая достаточно успешно объединяла людей, повседневно давая им что-то из обещанного здесь и сейчас. Оказалось, что мировоззрение американских хиппи, по крайней мере в его советской интерпретации, вполне сочеталось с поздним социализмом. Более того, оно так хорошо ему подходило, что стало его важной частью. Хиппи не противоречили позднесоветской реальности. Они скорее ее создавали, они на нее опирались, они ей дорожили, даже если сами этого не осознавали. И поздний социализм не был бы тем, чем он стал, если бы не хиппи и им подобные. Они были как движущей силой перемен, так и одним из его проявлений.

Глава 5

ИДЕОЛОГИЯ

Понятия «хиппи» и «идеология» плохо сочетаются друг с другом. Хиппи повсюду в мире настороженно относились к любой «идеологии». Несмотря на свои периодические альянсы с «новыми левыми» и участие в политических действиях, таких как антивоенное движение, они отвергали все основные характеристики идеологии: четкие и определенные идейные постулаты, иерархию знаний, авторитет основателей, акцент на идеях, выраженных словами и текстами. Хиппи считали себя свободными от каких-либо истолкований, иерархии и ограничений, налагаемых письменно зафиксированными идеями. Они намеренно не давали себе и своему движению никаких точных определений, что стало их отличительной чертой. И это скорее добавляло им привлекательности, чем от них отталкивало. Хантер Томпсон (Hunter Thompson) заметил в 1968 году: «Все, кажется, согласны, что хиппи обладают довольно широкой популярностью, но никто не может точно сказать, что они отстаивают. Этого, похоже, не знают даже сами хиппи, хотя они могут быть очень убедительными, когда дело доходит до деталей»[487]. Томпсон также обратил внимание на их неприязненное отношение к письменному слову, что подтверждается удивительно малым числом сохранившихся хипповских текстов, относящихся к периоду их активизма. Только уже в старости хиппи начинали писать. Западный (и в меньшей степени восточноевропейский) книжный рынок наполнен хипповскими мемуарами, которые стали появляться уже после того, как сообщество достигло пенсионного возраста. До этого принято было считать, что принадлежность к миру хиппи говорит сама за себя. Объяснения были излишни и в целом нежелательны. Это хорошо подчеркнул Кеннет Кенистон (Kenneth Keniston), написав в 1969 году в журнале «Америка», что и у хиппи, и у новых левых было «радикальное равнодушие ко всем формам доктрин и формул» и «почти гротескное отвращение ко всему чисто академическому»[488].

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное