Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

В отличие от большевиков или других милленаристов, хиппи не смотрели на счастье, мир и спасение как на будущие перспективы. Для них будущее было настоящим. Как написала киевская хиппи Лена Раста, «мы хотели испытать вкус нашей мечты»[499]. Свобода, любовь и мир не были мечтами о будущем, а стояли в самом начале хипповского пути. В конце этого пути находилась некая нирвана, которая — и это было характерно для хиппи — оставалась расплывчатой и неопределенной. Хиппи не думали о производстве, национальной экономике или о правительстве. Но они думали о своей роли в обществе, международных отношениях и личной ответственности. Как будет показано в этой главе, идеология советских хиппи была одновременно деформированной (и даже, что еще хуже с точки зрения советского государства, американизированной) версией революционных идеалов и результатом постоянного диалога и взаимодействия — иногда враждебного, а иногда подражательного — с нормами и структурами большевистско-советского проекта.

Хотя многие коммунистические идеалы были близки хиппи по всему миру, между революционной мыслью начала ХX века и идеями глобальной контркультуры 1960‐х имелись существенные различия[500]. Самое главное, конечно, заключалось в том, что у движения хиппи не было своей «Книги». У хиппи были свои гуру, но не было никакого текста, который бы их направлял или представлял их движение[501]. Отсутствие текстуального канона хиппи — как в международном контексте, так и в советском — означало, что сообщество хиппи отличалось разнообразием. В частности, в советском случае это обеспечивало как его расплывчатость, так и долговечность. Никто не чувствовал себя еретиком, поскольку никто даже не знал, чем определяется принадлежность к правоверным. Никому никогда не приходилось давать определение того, за что он или она выступает, потому что никакие формулировки не поощрялись.

Это неприятие подкреплялось советским государством, которое занималось тем, к чему хиппи так презрительно относились: придумывало неуклюжие определения этим «волосатым» и тому, за что они выступали. Таллинский хиппи Аксель Лампманн метко подметил, что это советский режим их систематизировал, а не они сами[502]. Все началось с картотеки, которую завел московский комсомольский патруль, и закончилось большим количеством социологических исследований о неформалах в перестроечное время[503]. Однако по большому счету государственный аппарат так и не смог понять, что представляет собой движение хиппи, а также ему не удалось успешно дискредитировать его идеологическое ядро. Напротив, то, как их изображали в официальной печати (особенно в сатирическом журнале «Крокодил»), а также репрессии со стороны государства обеспечивали сообществу сплоченность, тогда как в противном случае оно было бы полностью раздроблено[504]. В действительности советских хиппи объединял только один принципиальный момент: нежелание быть советскими. Вот как об этом говорит в документальном фильме Терье Тоомисту хиппи Люба из Санкт-Петербурга: «Мы постоянно бежали от этой советской жизни, мы только не знали, куда именно мы бежим». Отказ от «совка» не всегда означал полную несоветскость. Советскость глубоко проникла в несоветскость хиппи, влияя на их мысли и поступки. Таким образом, идеология советских хиппи была очень противоречива в нескольких аспектах: она антисоветская в самом советском смысле, но также очень советская в несоветском смысле.