Цветы в Пустоте. Книга 1

– Да, отделить кабину. Целым судном будет труднее маневрировать. Я бы взял один из запасных истребителей, но ты же помнишь, чем окончился прошлый раз, когда я оставил корабль без присмотра. Без кабины вероятность, что на вас в мое отсутствие кто-то нападет, гораздо ниже, потому что без нее корабль фактически бесполезен. Основной запас топлива останется здесь, так что вам должно хватить надолго, тем более что во время дрейфования в космосе топливо уходит разве что на обогрев жилых и рабочих отсеков. Все корабельные пушки здесь тоже автономные, корпус достаточно прочный – с внешними атаками солдаты справятся. И ты, естественно, остаешься за старшего. Только не вздумай больше геройствовать, пташка, быть старшим – не значит позволять изрешетить себя во имя защиты судна. Если случится что-то непредвиденное – лучше сразу прячься куда-нибудь в надежное место, мне будет легче заменить металлолом или пушечное мясо, чем тебя. Все, указания ты получил, свободен.

Сильвенио кивнул и направился к выходу. И только у самых дверей вдруг обернулся и наконец-то посмотрел ему прямо в глаза:

– Пожалуйста… будьте осторожны. У меня странное предчувствие насчет этой затеи.

– Ты за меня беспокоишься? – Аргза удивленно улыбнулся. – Не стоит. Я всегда побеждаю в итоге, разве нет?

– Да… – он помолчал. – Да – беспокоюсь, и – да, вы всегда добиваетесь своего. Любым способом… Я знаю. Все равно – будьте осторожны, прошу вас.

Аргзе после этих слов снова неожиданно (ожидаемо?) захотелось его поцеловать, но он только хмыкнул неопределенно и уселся в кресло пилота, настраивая консоль под себя. Подождал, пока тихие шаги скроются за дверью, пока они растворятся в сплетении коридоров, пока схлынут последние остатки непонятного тепла, покалывающего где-то в груди. И только потом потянул за нужный рычаг, слыша, как кабина управления с громким лязгом отделяется от остального корпуса.

Корабль Слаовиша, уже стремительно удаляющийся, вспыхивал и гас на радаре нестабильным бледным огоньком – и это еще с купленным на днях на украденные у Добальски деньги сканером, потому что без этого сканера амальгамное покрытие делало чужое судно невидимым для радаров. Аргзу, впрочем, устраивало и хотя бы приблизительное представление о том, куда лететь. Тем более что на обзорное окно кабины он установил специальное покрытие, благодаря которому он мог видеть корабль с амальгамным щитом как слегка смазанный объект с расплывчатыми контурами.

– Ну уж нет! – Аргза нехорошо оскалился и выжал из кабины максимальную скорость, заметив, что корабль Слаовиша начал замедляться и будто бы накреняться – верный признак либо поломки, либо, что вероятнее, подготовки к гиперскачку через пространство. – На этот раз тебе не уйти!

Без многотонного паучьего «туловища» лететь было непривычно легко: Аргза слишком давно не практиковал одиночные вылеты. Поначалу его слегка заносило в сторону, когда более неповоротливая громада вражеского судна начала огрызаться в его сторону выстрелами из пушек. Зато и маневрировать стало определенно приятнее, и он, неосознанно рисуясь, стал закладывать самые рискованные виражи, при этом неуклонно, по спирали приближаясь к цели. Один выстрел прошел в опасной близости от окна, отчего стекло нагрелось, а изображение корабля Слаовиша на несколько секунд пошло рябью – это только разозлило его сильнее. В ответ он некоторое время прицельно бомбил правый нижний двигатель, пока тот не загорелся. Потом пришлось уходить от обстрела мертвой петлей, невыгодно забрав чуть вперед, но ему сразу же удалось поднырнуть под широкое днище, откуда его достать было не так-то просто, и противнику снова пришлось резко ускориться, отменяя уже почти запущенный было гиперскачок, чтобы ненароком не утянуть его с собой.

Сияние бледных звезд, чернота космоса и ослепительно-яркие вспышки выстрелов смазывались, смешивались между собой в одуряющем адреналиновом танце, и варвар, как всегда бывало в такие моменты, старался полной грудью вдыхать даже не воздух, а наполнявшее его ощущение битвы. В ушах оглушительно громыхало. Аргза упивался хождением по лезвию бритвы, по тонкой грани между победой и поражением, между жизнью и гибелью. Настолько опьяняюще живым он ощущал себя лишь во время сражений – и еще тогда, когда Лиам целовал его по доброй воле.