Кажется, что я прошёл все стадии принятия неизбежного одним махом. Но нет. Агония растягивается, не отпуская, пока в воздухе всё так же летает равнодушный снег, похоронным пеплом засыпая тело Хакса. Это его выбор, его право жить и умирать так, как он хочет. Наша с ним правда жизни такая, что смерть на улице лучше жизни дома. Предпочтительней. До него главой нашей шайки, банды, отряда, группы — семьи? — был Дохляк Митака. Вот дохляк и подох вскоре после того, как я присоединился ко всем. Петля, из которой мы его вытащили, была привязана к нижней части эстакадной конструкции метро.
Похоронить его не вышло — увидели прохожие и тут же вызвали копов. Тогда нам и переехать пришлось. В ужасной спешке и неразберихе. Кого-то из малявок загребли органы, некоторые старше десяти тоже попались. Даже сегодня думать больно о тех, кого вернули в их адские семейки или приюты, откуда они добровольно и мало сказать охотно слиняли. Хакс занял позицию главного и по старшинству, и по своим знаниям-умениям. Прирождённый командующий! И как показали полтора года его «правления»… Господи! Неужели уже столько времени прошло! Как показало время его «правления» он справлялся со всем на ура. Так все считали. И по справедливости.
Никто ведь не видел, что при неудачном улове, он отдавал всю еду им, себе оставляя либо крохи, либо вообще ничего. Что ж… Теперь настал мой черёд как следует недоедать. Это голый факт, никакой жалобы. Меня никто не принуждает, как и Хакса, это только наш с ним выбор, другой лидер пусть поступает по-своему. Сытым ты не будешь никогда, зато та самая радость, какую я не видел в доме Соло… Неправда. Видел когда-то, но уже не помню. Та самая радость в такие моменты заполняла с головой. Не пустой желудок — только сердце. Видеть довольные лица своей маленькой разношёрстной семьи точно лучше, чем нажираться, наблюдая, как кругом один за другим дохнут сначала мальки, а потом и те, кто покрепче.
Я уже давно не смотрюсь на себя в зеркало. Зачем? И так помню всю картину: неказистый, с чёрной шапкой немытых растрёпанных волос, носатый, глазастый, губастый, ушастый. В общем куда не ткни пальцем — один большой кожаный недостаток, натянутый на тяжёлый череп. Хаотичная россыпь родинок точно разбрызганные чернильные кляксы — ещё одна «радость». Вряд ли худоба или впалые щеки могли испортить такую картину, разве что слегка приукрасить. Нос не уменьшится, губы не станут менее пухлыми, и торчащие уши к голове это точно не приклеит…
Лёгкий мороз стал крепчать, а ветер резко усиливаться. Но шарф он забрал у меня ещё раньше. Я и не заметил. Проклятый пожар в груди, чтоб его! Внизу под мостом шарфа нет, рядом тоже не видно. О, нет! Ошибся. Висит, колышется на дальних перилах. Скользко как, зараза! Но ведь любимый, чёрненький! Придётся всё-таки осторожно перелезть…
— Эй-эй! Парень! Стой!
Езжай дальше, куда ехал, придурок!
— Вернись! Давай поговорим!
Да мне пока рано вниз, своё ещё не отслужил. В другой раз. Комитет жизни пока ставит мне на сердце штамп “годен”, наделяя всё тело небывалой ловкостью в момент, когда оно вымотано долгим истошным криком. Просим обратно в строй, Кайло!.. Нет, идиот-болтун всё-таки лезет следом! Ладно, свои плюсы тоже есть…
— Матерь божья!
Значит, наконец-то, взглянул вниз. Отлично. Видишь, бро, у тебя теперь будут достойные похороны. Медики или копы, или кто там тебя должен хоронить, всяко справятся лучше, чем наша гвардия. Так что покойся с миром, друг.
— Ты! Ну-ка залезь обратно! И не смотри вниз!
Нет, точно идиот! Забудем на миг о предполагаемой тобой попытке суицида у тебя перед носом. Что, если я тупо любопытное дитя, что опустит от твоих слов голову и от шока при виде трупа может расцепить пальцы, отправившись в короткий последний полёт?
— Я только за шарфом, сэр!
— Ага-ага! Видел я куда ты лез!
Вроде подуспокоился он. Я опередил безымянного героя, оказавшись в безопасности раньше него. Тот был в возрасте, корячился теперь, вылезая обратно. Возможно, стоило дождаться и убедиться, что он справился, но картина, как лихо Хакс перескакивает все ограды и летит вниз, убедила в ином. Какое мне дело до жизни незнакомца?
— Давай-ка я довезу тебя, — кряхтел мужчина, боясь соскользнуть вниз, оступившись или промахнувшись рукой или ногой мимо опоры. — Где ты живёшь? Эй, постой!
Я побежал прочь, дальше по мосту в сторону своего района… Проживания, обитания, существования? Пусть будет проживания, ведь это глупо прикрываться суррогатами, если все мы так или иначе живём. Если жизнь кажется тебе плоха, то к чему оскорблять её, обзывая «существованием» и прочей околородственной хренью? Бессмыслица.
Когда до дома оставалось дойти не так уж и много, тонкий девчачий голос остановил меня окриком в спину:
— Постой!