Цветы жизни (СИ)

Не представляю, отчего дело это затянулось так надолго, но я целых два дня мотался через весь город к её старому дому, боясь упустить решающий момент. Ладно, не буду приукрашивать — не через весь город, только через несколько крупных районов. Пока шёл до места, то жар от постоянного движения приятно разливался во всём теле. Но стоило засесть в засаде, как начиналось самое стрёмное — вечная мерзлота. Минуты примораживались друг к другу, становясь холодным часом. Тот повторял процедуру и дарил мне целый морозный день. Это я понимал только поздно вечером, в свете уличных фонарей, когда уходил обратно домой. Потому что пока наблюдал за домом, время прекращало свой ход. День сурка был бы в сравнении с этим настоящей благодатью.

Наблюдать за тем, как медленно кружится снег, приятно… Было когда-то. Но пока смотришь на это часами, там и мутить начнёт, и шатать, и укачивать, и с ума сходить будешь. Вроде, психушкам традиционно приписывают жёлтый цвет. Цвет же моего сумасшествия был слепяще белый… Перед мысленным взором всплывали то Хакс, летящий сквозь пелену снегопада с моста, то Рей, сидящая на заледеневшем крыльце своего старого дома… То избитое лицо Марисы, каким оно было, когда мы в последний раз с боем забирали её от ненормального папаши. Нам с Хаксом тоже прилетало от него дай боже, но в этот раз — пусть только тронет её или меня!

Надеюсь, если он даст мне повод, я смогу пустить ему пулю хотя бы в ногу или в его тяжёлую руку, какой он замахнётся для удара. Промажу или нет — другой вопрос. Главное, это решиться нажать на спусковой крючок в самый первый раз. Если промахнусь — не беда: в стволе достаточно патронов, чтобы я потренировался на его жирной тушке в меткости… Учитывая габариты, попасть по нему хоть куда-то, думаю, будет не сложно.

В вечер второго дня я, наконец, заметил патрульную машину, подъезжающую к дому. Мариса огляделась по сторонам, когда вышла из неё вместе с отцом. Не так, что окинула округу общим, рассеянным взглядом. Она искала нечто вполне конкретное: закуток или закоулок, где притаилось её спасение — я. Потому что верила, что я приду. Потому что хотела быть спасённой. Потому что, как и все мы, хотела жить, а не выживать, что для неё было несовместимо с «жизнью» в стенах отчего дома.

Копы, как высадили двоих гражданских, так сразу и уехали. Я и подавно не думал медлить и ждать какого-то особенного момента или сигнала: пока в доме зажжётся свет, пока вокруг исчезнут редкие прохожие. Я сразу встал и тут же поспешил… Упасть. Судорог или покалывания в ногах не было, но идти не мог. Потому что почти не чувствовал то, чем мне следовало выполнять это простое действие. Кажется, хорошенько так закоченели, худющие черти! Только в районе колен ощущалось, что кости выше и ниже хоть чем-то между собой соединены. Я поднял взгляд — в доме Марисы через дорогу зажёгся свет. Дьявол! Сидя задом в снегу, я принялся остервенело пощипывать, постукивать, похлопывать по ногам: бедра, икры, стопы… Воображение услужливо и красочно рисовало, как этот ублюдок швыряет свою дочь на пол. Говорит так: «Проходи, родная, эти стены ещё помнят твой горький плач и соскучились по твоим умоляющим стонам».

— Давай!!! — я рявкнул на свои предательские, не желающие отмерзать конечности, но звук их собой не излечил. Когда чувствительность в них, наконец, всё же вернулась, через судороги и покалывания я смог подняться из примятого сугроба и на ватных ногах перейти улицу. С момента, как Мариса скрылась в дверях отчего дома, прошла без малого целая вечность. Я надеялся, что она продлилась максимум минут пять — не дай бог больше! Но вполне возможно, это была ложная цифра, и, соответственно, надежда: страх за сестру в этот лютый миг превышал все формы оценки и понимания. Боже, я назвал её сестрой…

На подходе, у порога я старательно размял руки, хотя с ними всё было не настолько плачевно, ведь их в засаде было куда проще согреть, чем ноги. Конечно, она моя сестра, чёрт побери, а как иначе?! Называть их всех семьёй, но бояться произнести даже мысленно такие слова, как «братья и сёстры» — чем не низость? И, возможно, глупость. Она страдает в этот самый миг, но знает, что её брат-защитник уже рядом. Её ласковый, умный, добрый голос звучал в голове, почти заглушая собой стук пульса в ушах: «Лидер — это тоже друг. А твои перчатки и шарф на девочке прекрасное доказательство тому, что ты можешь, если захочешь, быть больше, чем просто другом». И клянусь, я хотел! И в этот миг осознания, и всегда до него, хоть и не признавал этого ни перед кем. Даже перед самим собой. Потому что по-детски боялся.