Цветы зла

И сколько раз я думал, не существует ли, быть может, где-нибудь (кто знает, в конце концов?) в воздаяние всего этого мужества, терпения и труда особый рай для добрых псов, бедных псов, грязных и горемычных псов. Уверяет же Сведенборг, что имеется особый рай для турок и другой – для голландцев!

Пастухи Вергилия и Феокрита ждали себе в награду за пение на своих состязаниях добрый сыр, флейту работы искусного мастера или козу с отягченными сосцами. Поэт, воспевший бедных псов, получил в воздаяние прекрасный жилет пышного и в то же время блеклого цвета, навевавшего мысли об осеннем солнце, о красоте зрелых женщин и о днях бабьего лета.

Никто из присутствовавших в таверне на улице Вилла-Эрмоза не забудет, с какой стремительностью художник совлекает с себя жилет, чтобы отдать его поэту: ему стало ясно, какое хорошее и благородное дело воспеть бедных псов.

Так великолепный итальянский тиран добрых времен дарил божественному Аретино то шпагу, украшенную драгоценными камнями, то придворную мантию за изысканный сонет или за любопытную сатирическую поэму.

И всякий раз, когда поэт надевает жилет живописца, он неизбежно погружается в мысли о добрых псах, о псах-философах, о днях бабьего лета и о красоте зрелых женщин.

Эпилог

С высот я весело бросаю гордый взгляд,
Безбрежный город весь теперь мне виден ясно,
Больница и вертеп, чистилище и ад:
Безмерное цветет и дышит здесь всечасно.
Ты знаешь, Сатана, моей тоски патрон,
Я не сходил, чтоб там, меж них рыдать напрасно,
Нет, страшной жаждою я был всегда зажжен
Упиться чарами чудовищной блудницы;
Я Адом вновь и вновь чудесно воскрешен,
Мне дорог мерзкий вид отверженной столицы,
Укрытой утренней, холодной простыней,
Продрогшей, сумрачной, когда так трудно спится,
В вечернем сумраке, где искр сверкает рой,
Где я искал у вас, бандитов, куртизанок,
Запретных радостей, не знаемых толпой.