Цветы зла

– Постой, – ответила она, – ты сейчас увидишь.

И она вытащила из шкафа связку бумаг, оказавшуюся не чем иным, как собранием литографированных портретов знаменитых врачей того времени работы Морена, которые можно было видеть выставленными в течение нескольких лет на набережной Вольтера.

– Вот! Узнаешь ты этого?

– Да, это X. Впрочем, внизу подписано имя; но я знаком с ним лично.

– Я так и знала. А вот Z, который на лекциях говорил об X: «Это чудовище, отражающее на лице всю черноту своей души!» И все это только потому, что тот не был одного с ним мнения по какому-то вопросу! Как смеялись над этим в школе тогда! Ты помнишь? А вот К, тот, что доносил правительству на мятежников, лежавших у него в госпитале. Это было во время восстаний. Возможно ли, чтобы такой красивый мужчина оказался так бессердечен?.. А вот, наконец, W, знаменитый английский врач! я изловила его во время его поездки в Париж. У него вид молоденькой девушки, не правда ли?

И когда я дотронулся до завязанной пачки, лежавшей тут же на столике: «Подожди немного, – сказала она, – здесь интерны, а вот в той пачке – экстерны».

И она разложила веером множество фотографических карточек, изображавших гораздо более молодые лица.

– А когда мы снова увидимся, ты ведь мне дашь свою карточку, не правда ли, миленький?

– Но почему же ты думаешь, что я врач? – сказал я, преследуя, в свой черед, свою навязчивую мысль.

– Это потому, что ты так мил и так добр с женщинами!

«Странная логика!» – сказал я про себя.

– О, я редко ошибаюсь в этом; я знавала их множество. Я так люблю этих господ, что иногда захожу к ним, даже не будучи больна, просто чтобы их повидать. Есть такие, которые холодно говорят мне: «Но ведь вы нисколько не больны!» Но есть и другие, которые меня понимают, так как я им строю выразительные лица.

– А если они не понимают тебя?

– Черт возьми! Если я их побеспокоила напрасно, я оставляю на камине десять франков. Они такие добрые, такие ласковые, эти люди!.. Я открыла в больнице Лa Питье молоденького интерна, который красив как ангел и так вежлив, и трудится же он, бедный мальчик! Его товарищи говорили мне, что у него ни гроша, так как его родители люди бедные и не могут ему ничего выслать. Это меня обнадежило. К тому же я довольно красивая женщина, хотя и не очень молода. Я ему сказала: «Заходи ко мне, заходи почаще. Со мной ты не стесняйся; мне не надо денег». Но ты понимаешь, я дала ему это понять тысячью намеков; я не сказала это ему так просто: я так боялась оскорбить это милое дитя!.. Так вот! поверишь ли, у меня есть странное желанье, о котором я не решаюсь ему сказать?.. Мне бы хотелось, чтобы он пришел ко мне со своими инструментами и в фартуке, пусть даже немного запачканном кровью!

Она сказала это с совершенно наивным видом, как человек чувствительный сказал бы об актрисе, которая ему нравится: «Я хочу вас видеть в том платье, которое было на вас в этой знаменитой, созданной вами роли». Упорствуя, я спросил: «Не можешь ли ты припомнить, когда и по какому случаю зародилась в тебе эта необычайная страсть?»

С трудом достиг я того, что она меня поняла. Но тогда она мне ответила грустно и даже, насколько я помню, отведя взгляд: «Не знаю… не помню!..»

Каких только странностей не встретишь в большом городе, когда умеешь бродить и наблюдать! Жизнь кишит невинными чудовищами. Господи, Боже мой! Ты, Творец, Ты, Владыка; Ты, создавший Закон и Свободу; Ты, Повелитель, допускающий всему совершаться; Ты, судья прощающий; Ты, исполненный причин и оснований и вложивший, быть может, в мою душу влечение к ужасному, чтобы обратить мое сердце, как исцеление – в лезвие ножа; о Господи, сжалься, сжалься над безумцами и безумицами! О Создатель! Могут ли существовать чудовища в глазах Того, Кто единый ведает, зачем они существуют, как они сделались ими или как они могли бы ими не сделаться?

XLVIII Anywhere out of the world

Куда угодно, прочь из этого мира

Эта жизнь – больница, где каждый больной одержим желанием переменить постель. Один хотел бы страдать у печки, а другой думает, что он выздоровел бы у окна.

Мне кажется, что мне всегда было бы хорошо там, где меня нет, и этот вопрос о переезде – один из тех, которые я беспрестанно обсуждаю с моей душой.

«Скажи мне, моя душа, бедная, остывшая душа, что ты думаешь о том, чтобы жить в Лиссабоне? Там, должно быть, тепло, и ты бы там помолодела, как ящерица. Этот город стоит у воды; говорят, он построен из мрамора, а народ там так ненавидит растительность, что вырывает все деревья. Вот пейзаж в твоем вкусе; пейзаж, созданный из света и камня, и воды, чтобы их отражать!»

Моя душа не отвечает.

«Раз ты так любишь покой и зрелище движения, то не хочешь ли поселиться в Голландии, в этом блаженном краю? Быть может, ты найдешь развлечение в этой стране, изображениями которой ты так часто восхищалась в музеях. Что бы ты сказала о Роттердаме, ты, которая любишь леса из мачт и корабли, причаленные у подножия домов?»

Моя душа остается немой.