Цветы зла

В казарменных дворах заря уж прозвучала,
И ветром фонари предутренним качало.

Был час, когда, слетев к подушкам их толпой,

Сны юношей томят коварною мечтой;
И, как кровавый глаз, ослепший и слезливый,
Свет лампы, побледнев, мигает боязливо;
Когда душа, в плену у тела и страстей,
Смущается борьбой светильни и лучей.
Как безутешные, заплаканные очи,
Мрак полн дрожащих слез от нас бегущей ночи;
Поэт устал писать и женщина — любить.

В домах, то тут, то там, уж начали топить.

Продажных женщин труд окончен был. Устали
От ласк они и сном звериным засыпали;
Старухи, кутая плотней в лохмотья грудь,
Вчерашнюю золу старались вновь раздуть.

Был час, когда среди холодных, мертвых теней

Терзают рожениц еще сильней мученья.
Как стон, где слышится нам боль кровавых ран,
Крик петуха вдали прорезывал туман;
Густая пелена окутала все зданья;
Во тьме больниц конец уж наступал страданий
Для тех, кто отходил, икая и хрипя.
Распутники домой шли, медленно бредя.

В одеждах розово-зеленых тихо всплыла

Дрожащая заря над Сеною унылой,
И сумрачный Париж глаза вновь протирал
— Старик трудящийся — и молот в руки брал.

ОСКОРБЛЕННАЯ ЛУНА

Луна, кумир отцов, друг вздохов их влюбленных,
С лазурной высоты, где следом за тобой
Светила шествуют лучистою толпой,
О Цинтия, фонарь убежищ потаенных,

Ты видишь ли тела любовников, сплетенных

Во сне, и свежих уст блеск чистый и живой,
Поэта рабский труд над каждою строфой
Иль в высохшей траве чету гадюк зеленых?

Накинув желтый плащ, приходишь ли тайком,

Чтоб снова целовать в безмолвии ночном
Эндимиона лоб и давние седины? —

«Сын оскудевшего столетья, вижу я,

Как мать твоя, склонив над зеркалом морщины,
Белит искусно грудь, вскормившую тебя!»

Вино

ДУША ВИНА