На оголенный лоб чудовища-скелетаКорона страшная, как в карнавал, надета;На остове-коне он мчится, горячаКоня свирепого без шпор и без бича,Растет, весь бешеной обрызганный слюною,Апокалипсиса виденьем предо мною;Вот он проносится в пространствах без конца;Безбрежность попрана пятою мертвеца,И молнией меча скелет грозит сердитоТолпам, поверженным у конского копыта;Как принц, обшаривший чертог со всех сторон,Скача по кладбищу, несется мимо он;А вкруг — безбрежные и сумрачные своды,Где спят все древние, все новые народы.
Я вырою себе глубокий, черный ров,Чтоб в недра тучные и полные улитокУпасть, на дне стихий найти последний кровИ кости простереть, изнывшие от пыток.Я ни одной слезы у мира не просил,Я проклял кладбища, отвергнул завещанья;И сам я воронов на тризну пригласил,Чтоб остов смрадный им предать на растерзанье.О вы, безглазые, безухие друзья,О черви! К вам пришел мертвец веселый, я;О вы, философы, сыны земного тленья!Ползите ж сквозь меня без муки сожаленья;Иль пытки новые возможны для того,Кто — труп меж трупами, в ком все давно мертво?
О злая Ненависть, ты — бочка Данаид[72],Куда могучими и красными рукамиБез счета ведрами всечасно Месть спешитВлить кровь и реки слез, пролитых мертвецами;Но тайно Демоном проделана дыра,Откуда льются кровь и пот тысячелетий,И вновь живут тела, истлевшие вчера,И расточают вновь их кровь твои же плети.Ты — горький пьяница под кровлей кабака,Чья жажда лишь растет от каждого глоткаИ множит головы свои, как гидра Лерны[73].— Но счастлив пьяница, его сразит вино.Тебе же, Ненависть, о горе, не даноЗабыться под столом в углу глухой таверны.