— Так вы с ней были знакомы? — сообразила я.
— Ну как знакома? Встречала ее несколько раз тут, у нас на районе. Она не местная была, я бы ее знала, просто приходила к кому-то. Наверное, к хахалю. Такая девка видная была — не проглядишь! Тут — во, тут — тоже во. — Мария Никаноровна показала знатные габариты видной девки, и песика Гошу неслабо заштормило на поводке. — Ей бы в кино сниматься с такой красотой, да только была она немая.
— Совсем немая? — тупо уточнила я, испытывая легкое головокружение от быстрой смены ярких образов в голове.
— Как тот дворник!
— Какой дворник?
— Который с собачкой!
Я беспомощно посмотрела на песика Гошу. Песик Гоша ответно посмотрел на меня, и в лупатых его глазах я углядела понимание и сочувствие. Господи, как он живет с чудесной бабушкой Марией Никаноровной, она же кого угодно сведет с ума!
— В прославленном костровском стиле, — поддакнул мой внутренний голос, намекая, что эту бабулю в больших дозах принимать не стоит, уж лучше самогон, черт с ним, его я переношу как-то легче.
Не без труда распрощавшись с Марией Никаноровной, которая жаждала общаться и щедро делиться воспоминаниями, я вернулась домой. Безрадостно и скучно поужинала пошлой яичницей, вяло поковырялась в рукописи и, решив, что утро вечера мудренее, пораньше легла спать.
И краеугольный камень бытия — закон подлости — рухнул мне на голову ночным телефонным звонком.
— Кто-о-о?! — взвыла я, ощутимо стукнув мобильником себя по уху.
— Романова Тамара Петровна! — отрекомендовался мужской голос в трубке.
Мое воображение, зевнув, выступило вперед, неловко потопталось и, пробормотав что-то вроде «нет, с этим даже мне не справиться», развело руками.
— А по голосу вроде мужик, — вслух удивилась я.
Тот, в трубке, который Тамара Романова, озадаченно посопел, сказал:
— Вроде и не по голосу тоже? — но как-то неуверенно, с сомнением.
— Так вы бы проверили сначала, уважаемый… ая… ое! — рассвирепела я. — Определитесь с сексуальной ориентацией — тогда и звоните нормальным людям!
— Это кто тут нормальный? — искренне удивилось оно.
Теперь уже я засопела. Что за намек вообще, а?
— Кто стребовал с меня обещание все узнать и позвонить? — спросило еще оно, явно обиженное.
И тут я догадалась:
— Касатиков, это ты, что ли? Блин, Касатиков! А почему ты назвался незнакомой бабой? Я, чтоб ты знал, с чужими мужиками в ролевые игры по ночам не играю!
— Не назывался я бабой, вот еще! — возмутился Максимушка. — Я сообщил, как обещал, ФИО жертвы того преступления пятилетней давности: Тамара Петровна Романова ее звали. Двадцать лет, упаковщица в артели глухонемых, незамужняя, бездетная.
— А кто убил ее, выяснили?
— А то! И взяли, и раскололи, и посадили… Правда, в тюрьме он умер.
— Кто?
— Ну убийца Романовой. Это был какой-то бомж, алкаш психический. Его взяли, когда он пытался продать у ближайшей пивнушки вещички жертвы. — Касатиков зевнул: эдакие драматические истории его уже явно не впечатляли. — Еще вопросы есть? Нет? Если появятся — звони завтра, а лучше — в следующей жизни. В этой я бы хотел еще выспаться…
Я отпустила с миром похвально верного слову лейтенанта, и, наверное, именно к нему бежал от меня мой сладкий сон. Мне захотелось продолжить дедуктивные рассуждения, но в одиночку они даже Шерлоку Холмсу не удавались, поэтому я позвонила Ирке.
— Кто-о-о?! — взревела она точь-в-точь с такой же интонацией, как я недавно.
— Определенно, Максимова, мы с тобой сестры по разуму, — растроганно заметила я.
— И будь ты рядом, я бы стала сейчас сестроубийцей, — проворчала подружка. — Что случилось? Почему ты звонишь среди ночи? Я только легла в постель с огурцом…
— Да что с тобой происходит, подруга? — встревожилась я. — Муж совсем недавно уехал, а ты уже и кавалера завела, и с огурцом в постели!
— Ты на что намекаешь? Фу! Оставь эти нездоровые фантазии! Огурец у меня нарезанный, кружочки на морде лежит! Лежал, пока ты не подорвала меня звонком, мням-мням. — Судя по чавканью в трубке, огуречные кружочки все же не пропали. — Ох, блин, хотела красоту навести, сделала натуральную масочку, а тут ты…
— А я с новостями! — похвасталась я. — Во-первых, я познакомилась с той пенсионеркой-собачницей, разбившей окно администрации парка, Марией Никаноровной Костровой, и ты была права: старушки — это не только вязаные носки! Бабуля Кострова — во все бочки затычка, она даже в истории с женским трупом в озере поучаствовать умудрилась. Говорит, жертва была красавицей, похожей на цыганку.
— С козочкой?
Я запнулась. У меня цыгане ассоциировались преимущественно с конями.
— С какой козочкой?
— С беленькой. У нее еще имя такое странное было — не то Самурайна, не то Замиральна… Не у козочки, у цыганки…
— А! — До меня дошло. — Ты вспомнила «Собор Парижской богоматери»! Ту цыганку звали Эсмеральдой. А нашу — Тамарой Петровной Романовой, это мне уже Касатиков рассказал. Позвонил, зараза, среди ночи, убила бы…
— Понимаю! — с намеком вставила подружка.