— Но хоть полицию ты вызвала? — спросила я.
— Вызвала, но выйти не смогу — мы с Олечкой дома вдвоем, и она как раз уснула.
Подивившись крепости психики младенца, способного спать под хоровое пение противоугонных сигнализаций, я предложила:
— Хочешь, я к ним спущусь?
— Спустись, пожалуйста!
— Ладно. — Я закрыла окно и пошла в прихожую.
— Переоденься! — посоветовал внутренний голос. — В ночнушке ты будешь гармонировать с голой бабой, полицейские могут подумать, что у вас пижамная вечеринка, и тебе придется доказывать, что ты не принимала участия в этом предосудительном веселье.
Это был дельный совет, и я им воспользовалась. Переоделась в спортивный костюм, сунула ноги в кроссовки, рассовала по карманам ключи и мобильник и вышла из квартиры, в последний момент прихватив с вешалки старый банный халат.
Женская солидарность — не пустые слова. Вне зависимости от того, что именно сподвигло голую гражданочку на шокирующее выступление в нашем мирном дворе, расширять аудиторию ее зрителей до бесконечности мне не хотелось. А я не сомневалась, что среди жильцов нашего дома найдутся такие, кто захочет снять происходящее на видео, чтобы слить его в Сеть.
Поэтому во двор я вышла, призывно потрясая распяленным на руках халатом и приговаривая:
— Мадам, извольте одеться!
Мадам не обратила на меня никакого внимания. Она как раз снова меняла танцевальную площадку, перебираясь с Катерининой «Тойоты» на припаркованную рядом с ней «Ауди» Петра Тарасовича из первого подъезда.
— Вяу, вяу, вяу! — взвыла поруганная «Ауди».
— Твою мать! — пятью секундами позже заорал сам Петр Тарасович, начиная в алфавитном порядке перебирать все известные ему ругательные слова, начиная с буквы «б».
Он дошел до «х», когда во двор, грозно взвизгнув на крутом повороте, влетела патрулька, появление которой обрадовало нас с Петром Тарасовичем, но не произвело большого впечатления на плясунью. Она приветствовала полицейских смелым па, которое в балете именуется «гран батман», и продолжила свой энергичный танец под вой сигнализаций и гулкое уханье прогибающегося по ней железа.
Полицейские зрители высыпали из автомобиля и тоже продемонстировали обширный запас ругательств, прозвучавших отчетливо восторженно. Я обратила внимание, что в патрульку набилось аж пятеро служивых. Хм, когда надо пьяную драку мужиков разнять, желающих мало, а как скрутить одну голую бабу — полно добровольцев!
— Так, парни, берем ее! — азартно скомандовал один из служивых, и все они, кроме пожилого водителя, кинулись ловить нарушительницу общественного порядка и норм морали.
Плясунья резво от них удирала, уворачивалась и выскальзывала из рук.
— Ишь какая! — Водитель одобрительно хохотнул и закурил, явно настраиваясь на затяжное шоу.
Прибежал всклокоченный со сна Петр Тарасович в пуховике поверх пижамы, попытался присоединиться к подвижной игре в догонялки, но был отстранен от участия строгим: «Гражданин, не мешайте полиции!» Наконец шуструю девицу поймали, неохотно закутали в настойчиво предложенный мной халат и запихнули на заднее сиденье патрульки, но она тут же выскочила в другую дверцу, умудрившись пяткой разбить нос одному из патрульных. Так что я даже не знаю, для кого конкретно невозмутимый водила вызвал «Скорую», для девицы или для своего товарища.
Машина медиков приехала неожиданно быстро и не одна, а в сопровождении служебного авто нашей местной телекомпании.
— О, налетели стервятники! — Я скривилась и отодвинулась подальше от фонаря, стараясь держаться в тени.
К счастью, Петр Тарасович, в отличие от меня, страстно жаждал общаться и с полицией, и с прессой. Его только медики не интересовали, так что те без помех успокоили плясунью укольчиком.
Я решила, что в дальнейшем мое участие в происходящем не требуется, и тихо ретировалась.
День шестой
— Дети, в школу собирайтесь!
Блин. Блин, блин, блин! Ирка вчера выключила будильницу, но не изменила заданную ей программу, и певчая черепашка снова добросовестно заголосила в восемь утра.
— Я куплю полмешка цемента, — сообщила я выжидательно замершей пластмассовой заразе. — Разведу его в ведре погуще, суну туда тебя и утоплю получившийся монолит в парковом озере с уточками!
— Петушок пропел давно! — по-своему высказалась в тему птичек бесстрашная будильница.
Пришлось вставать, ловить ее и лишать дара членораздельной речи. Возвращаться после этого в постель смысла не было — пробежавшись по квартире на корточках с вытянутыми вперед руками, как исполнитель русского танца в присядку, я окончательно пробудилась и вспотела, так что дальше мне была прямая дорога под душ.
Потом я организовала себе завтрак — кофе с кефиром, закономерно вспомнила Ирку и, разумеется, позвонила ей.
— Сова, это Медведь! — произнесла я пароль.
Но разбуженная подружка традиционную игру не подхватила, недовольно поинтересовавшись:
— С медвежьей услугой? Или с медвежьей болезнью?
— Нет у меня никакой медвежьей болезни! — обиделась я.
— И совести тоже! — уличила меня Ирка. — Зачем ты звонишь мне так рано, ведь знаешь, что мои короеды уехали и я могу спать сколько влезет?