В фешенебельном игорном доме, открытом предприимчивым одесситом Сергеем Альдбрандтом, выступал Жан Гулеско, знаменитый скрипач-румын, игравший в свое время у Донона и у Кюба, любимец петербургской кутящей публики. Было одно желание – забыться. Забыться во что бы то ни стало. Сперва играли в баккара, потом ужинали, потом пили «шам-питр». Собирались мужскими компаниями по нескольку человек и кутили, вспоминая старый Петербург.
– Жан, нашу Конногвардейскую!
Гулеско знал наизусть все «чарочки» всех полков. Раздувая свои цыганские, страстные ноздри, он подходил к столу.
– Гулеско, наш Егерский! Ну-ка!..
– Встать! Господа офицеры!
Вставали. Пили. Требовали «Боже, царя храни».
Гулеско играл, сверкая белками цыганских глаз, и как-то особенно ловко подхватывал на лету и перекладывал в карман брошенные десятки…
Василий Шульгин в книге мемуаров вспоминал зазывные афиши, развешанные по самой русской улице турецкой столицы Пера:
«Дамы и господа!
К 1922 году русские стали покидать Константинополь. Отправился в путь и Гулеско. Сначала в Германию. Актриса Варвара Кострова
вспоминала:…В 1923 году я… встретилась с Есениным в Берлине, куда приехала на гастроли. В квартире издателя, инженера Благова, было устроено чтение новой пьесы Анатолия Каменского «Черная месса». Среди присутствовавших были Алексей Толстой, Сергей Есенин и др. После обмена мнениями о пьесе мы все поехали в какой-то ресторан, где пели цыгане и играл скрипачвиртуоз Гулеско. Заняли отдельное зало; Каменский и Толстой увлеклись составлением меню, а я с Сережей уселись в отдаленный уголок и вспоминали прошлые юные годы…Кругом вертелся, всем надоедая, бездарный Кусиков с неизменной гитарой, на которой он плохо играл, вернее, не умел играть. Тот самый Кусиков, которого язвительно высмеял Маяковский: «На свете много вкусов и вкусиков. Одним нравится Маяковский, другим – Кусиков»[31]
.