Цыганские сказания (СИ)

— Вы скучаете по своему мужу? — я стараюсь размазать сало как можно равномернее прежде, чем начать втирать его. Тётя Дина, похоже, уже почти закончила с браслетом. Она вертит его в пальцах, но уже не трёт: как будто прикидывает, не заменить ли стеклянные бусы. Или вспоминает что-то, связанное с ними.

— Уже почти три года прошло. А ты по-своему?

— Что? — я даже застываю от удивления.

— Мне кажется, у вас с Кристо сейчас опять не очень важно.

— Почему вы так думаете?

— Показалось, — свекровь откладывает браслет и войлок и принимается перебирать и распутывать рассыпаные серёжки — они цепляются друг за друга крючками-близурами и подвесками. — Ему… не нравится, что у тебя не получается?

— Не получается что?! — первая вскочившая мне в голову мысль исключительно непристойна, и я её решительно отвергаю. Ну, не будет цыганская свекровь разговаривать с невесткой о сексе. По крайней мере, такая, как тётя Дина.

— Завести ребёнка. Я знаю, что он всегда этого очень хотел. Может быть, тебе стоит показаться врачу? Раз уж ты всё равно к нему пойдёшь из-за твоей головы.

— Ну, это немного разные врачи.

— Тогда покажись разным врачам.

Втирать в шнурок уже нечего, и я теперь просто верчу его в руках.

— Тётя Дина, это не имеет смысла. Дело не в моём здоровье. И вообще не во мне. Дело в нём.

— Он бесплоден?

— Нет, он не бесплоден, — я оставляю мышь в покое и берусь за медное ожерелье. — Кажется, это надо отполировать.

Свекровь подаёт мне войлок и пасту.

— Тогда я вообще не понимаю, в чём дело. Мне казалось, весной вы помирились. Я не верю, чтобы он охладел к тебе так быстро. Он тобой бредил, сколько я помню. С тех пор, как увидел твоё фото. Таскал эту карточку везде с собой и показывал: это девушка, на которой я женюсь. Ни о чём не думал, кроме тебя.

— Ну да. И моей девственности. То есть я не хочу сказать, что это совсем уж не важно, раз мы цыгане, но каждый раз, как мы с Кристо сталкивались, он немедленно учинял мне допрос и только что к врачу не отводил.

Серёжки, видимо, окончательно распутаны, поскольку тётя Дина опускает руки на колени.

— Не суди его строго, Лиляна. Я думаю, что тут дело уже во мне.

— Немного неожиданный поворот, — хмыкаю я, усердно протирая позеленевшую подвеску в виде звёздочки с восемью пухлыми лучиками. — Вы с него требовали доклад?

— Нет, я… просто он… думаю, боялся повторения моей истории и хотел быть готов. Покрыть грех в случае необходимости. Знаешь, иногда бывает, что девушка молчит до последнего, и всё выясняется на свадьбе. Не всякому жениху ведь возможно открыться, и не от всякой свадьбы отвертеться.

Я не сразу понимаю, что моё лицо выражает отнюдь не вежливую готовность слушать дальше, а, скорее, нечто вроде… очень сильного удивления. Мне с трудом удаётся хотя бы отвести взгляд и прикрыть рот. Естественно, тётя Дина всё отлично заметила: она слегка морщится. Гримаска, которая проскальзывает порой у Кристо.

— Я никому не расскажу, я — могила. Чтобы мне сердцем отца подавиться, — спешу я заверить. — Я вообще не имею таких предрассудков, мало ли как у кого что сложилось. Просто удивилась. Это, ну, неожиданно.

Свекровь поводит плечом, прерывая мои невнятные извинения:

— Да, сложилось. Ты же знаешь, мать Кристо была моей старшей сестрой.

— Нет, — похоже, это одна из тех вещей, о которых я узнаю последней. — Так вы ему что, тётя?

— Я растила его с тех пор, как ему исполнилось шесть лет. Мне тогда едва исполнилось восемнадцать. У меня не могло быть своих детей. Потому что когда я была совсем молода, мне вскружил голову один досужий щёголь. Он говорил мне о любви. Очень красиво. Очень много. И я верила ему. Пока не оказалось, что я беременна и мой возлюбленный не исчез из моей жизни так же стремительно, как и появился в ней.

Тётя Дина качает головой, замолкая на несколько секунд.

— Я не знала, кому открыться. Мне было очень страшно. И я решила рассказать всё моей сестре. Мы были с ней очень дружны. Я решила, что убью себя, если она сдаст меня родителям. А она помогла мне избавиться от ребёнка. Тогда я ещё не знала, что из-за этого не смогу больше дать жизнь ни одному мальчику, ни одной девочке на нашей земле. Таково было определено мне наказание Господом. Но всё же я смогла узнать, что значит быть матерью.

Низкий голос свекрови завораживает меня. Кажется, она не сказала ничего страшного — но я знаю всё то страшное, что не было сказано и даже не случилось… хотя и могло бы.

Хотя, конечно, в наше время уже никто не практикует убийств чести.

Просто это память о них, въевшаяся в нашу кровь.

Блудница да будет побита камнями.

До смерти.