Цыпленок жареный. Авантюристка голубых кровей

Начинала Анна с мелочей – брала, к примеру, одну серьгу из комплекта тихо пробравшись в покои хозяйки вечера, в гостях у которой пребывало семейство. Учитывая, что мать почти не обращала на нее внимания, и казалось, будто не видела ее даже в те моменты, когда смотрела в упор, подрастающей мошеннице было несложно ускользнуть из поля зрения родительницы во время визитов в дружественные дома, во время которых Лидия Васильевна позволяла дочери присутствовать рядом с собой. Светская дама опасалась слухов, отбрасывающих хоть малейшую тень на ее семью. Отсутствие Анны рядом давало бы повод для слухов, которые могли разрастить до невероятных размеров. Нечто подобное произошло с ее приятельницей, которая стесняясь своей дочери с заячьей губой, стала закрывать ее лицо шарфом на балах. В обществе ее осудили и называли чудовищем.

Коллекция мошенницы пополнялась годами: кулоны, перстни, цепочки, запонки, заколки – чего только она не приносила из гостей. Обворованные дамы не замечали пропажи даже спустя несколько недель после ее визита, видимо решив, что украшение утеряно во время какого-нибудь праздника. Или же обвиняли прислугу – о подобных происшествиях периодически судачили в свете. Со временем Анна вошла в раж и не стеснялась забирать более крупные экземпляры для своей коллекции – колье и диадемы, пряча их в панталонах под платьем. Лидия Васильевна поняла о том, что ее дочь не чиста на руку, когда ей сообщили, что после посещения их семейством порядочного дома пропадало сразу несколько вещей (у хозяйки была привычка ежедневно перед сном перебирать свои сокровища). Наутро следующего дня мать влетела ураганом в комнату еще спящей дочери. Перепуганная Анна замерла, наблюдая, как в ее комнате проводится обыск. Лидия Васильевна быстро обнаружила тайник с крадеными вещами на дне огромного сундука с игрушками, которыми подросшая дочь давно не пользовалась. Девушка и не помышляла о том, чтобы найти своим трофеям другое убежище, потому как в комнате наводила порядок самолично, и была уверена, что о ее многолетнем увлечении никто не узнает. Лидия Васильевна вскрикнула и зажмурилась, надеясь, что это всего лишь сон, но реальность была плачевна, и унизительные обвинения подтвердились. Почти треть сундука, стоящего в углу комнаты, была засыпана дорогими побрякушками. Произошедшее стало громом среди ясного неба для обеих.

– Какой стыд! – возмущенно выдавила Лидия Васильевна дрожащим голосом. – Я надеялась, что это фантазии, сплетни… Люди любят болтать и очернять других, чтобы самим выглядеть чище и благороднее. Моя единственная дочь сотворила с нами ужасную вещь: казнила меня и своего отца публично и теперь ни один достойный дом не распахнет перед нами двери. Я не знаю тебя, Анна, ты для меня чужой человек!

– Так вот что для вас, маменька, важно: пустят ли вас в свой дом чужие люди! – зло выпалила девушка, глядя на свою мать с презрением, та в свою очередь подлетела к кровати, словно фурия, и влепила звонкую пощечину дочери. От боли из глаз Анны покатились слезы, она закрыла лицо ладонями и захныкала, словно маленький ребенок.

– Мы не воспитывали воровку, – выдохнула Лидия Васильевна, не придавая значения трагическому спектаклю, старательно разыгрываемому девушкой. – Вынуждена признать: ты – ошибка природы! Ведь мы с твои отцом не должны были иметь детей! Я наивно полагала, что беременность – Божий промысел и награда за мою праведную жизнь и смирение, но оказалось к твоему появлению причастен дьявол! – эти слова стали заключительной частью в их недолгой беседе. Мать развернулась и покинула комнату разоблаченной Анны, не желая говорить с ней и не принимая ее извинения. Отец предпочел отмолчаться и в тот же день покинул столичный дом, перебравшись «подальше от стыда» – в провинциальную усадьбу под Тулой. Репутация семьи была запятнана, и решение о том, как поступить с непокорной дочерью разочарованный родитель поручил Лидии Васильевне. Спустя несколько недель она объявила через прислугу, что отправляет дочь на перевоспитание в место, где запутавшейся греховоднице предстоит искупить свою вину и получить прощение свыше, потому что, как считала ее мать, люди не так сильны, и милостивы как Бог и не смогут забыть того, что сотворила юная воровка. Анна была рада смене декораций, до ссылки ее жизнь трудно было назвать счастливой. «Что может быть хуже?» – наивно полагала девушка, садясь в закрытую карету под покровом ночи. Ее отправили, как нечто ненужное и отвратительное.

В монастыре за перевоспитание безбожницы взялись рьяно, с одержимостью, не присущей богобоязненным людям. С первых дней пребывания в обители ей запретили пользоваться оскверненными руками, и крепко связав их веревкой, заставили все делать при помощи челюстей.